– Убили – мсти! Убивай тех, кто с оружием! А на пленных руку поднимать не смей! Не раз вам такое говорилось, да память у вас, видно, короткая… Не раз прощал, а ныне – все! Больше прощений не будет! Если по-хорошему не понимаете. Вовчуре! – голос Хмельницкого едва заметно дрогнул. – Ты добрый казак, заслуги твои всем ведомы. Я ценил тебя… Но и вина твоя велика. За все, что в доме происходит, с кого первый спрос? Ясно дело, с хозяина. А в полку – с полковника! Ты принял власть вслед за Кривоносом и как же ею распорядился? Взял на душу страшный грех, приказав порубать безоружных и беззащитных людей! Можешь ли сказать что-то в свое оправдание?

– Прости его, пане гетмане! – закричал кто-то из толпы. – Не он виноват, мы!

– Мы его заставили! – подхватил другой голос. – Помилуй Вовчура!

– Милости! Милости! – хором заорали десятки, сотни казаков.

Вовчур продолжал так же безразлично смотреть вдаль. Словно то, что происходило, его не каса– лось.

«Да в своем ли он уме? – шевельнулась мысль у Богдана. – Прямо как оцепенел!»

– Пане гетмане, может, все же не рисковать понапрасну? – прошептал на ухо Выговский. – Любят его казаки, как бы смуты не затеяли! И Кривоноса они любили, хоть и жесток был, необуздан. Наказать бы как-то иначе, без смертной кары…

Первым побуждением было отринуть и это хоровое заступничество, и совет генерального писаря. Но… вождь должен быть не только строгим, а еще и мудрым… Богдан поднял руку, требуя тишины.

– Милости просите? Заставили? – он повернулся к осужденному. – Какой же ты, к бисовой матери, полковник, если тебя твои же казаки заставить могут! – горько усмехнувшись и выдержав паузу, Богдан продолжил речь: – Вот моя воля: учитывая храбрость твою и пользу, принесенную войску нашему, сохраню тебе голову на плечах…

– Слава гетману!!! – взвыли казаки, потрясая оружием и подбрасывая в воздух шапки. Кат украдкой перекрестился, вздохнув с облегчением.

Снова дождавшись тишины, Хмельницкий договорил:

– А за то, что пошел на поводу у неразумных и запятнал себя злым делом, полковником тебе не быть. Как похороним с честью Кривоноса, будешь прикован к пушке. На виду у всего войска, другим для примера! Чтобы глядели да на ус мотали.

Лысенко внезапно встрепенулся, умоляюще выкрикнул:

– Батьку… Лучше казни, только не бесчесть!

– Нет уж, живи и искупай вину, грешник! Иване, – повернулся гетман к генеральному писарю, – иди со мной, важное дело решить нужно.

– Андрюша, ну не дуйся!

– Я не дуюсь.

– Как же! Я не слепая. Обиделся, да?

– Нет, не обиделся.

– Не ври! Ну ладно… Я же не хотела… Ну почему не взял с собой?

– Сто раз объяснял уже! Нам с Тадеушем нужно было объездить кучу точек! Дороги скверные, даже нас растрясло так, что вымотались… Там – все осмотреть, проверить каждую мелочь, раздать инструкции… дел полным-полно! И не дай бог что-то упустить, потом оправдывайся перед князем! Ну вот зачем брать с собой беременную женщину?!

– Ты хочешь сказать, что я помешала бы вам?

– И это – тоже! Наконец-то начала соображать… офицерская жена, блин горелый!!!

– Да что на тебя нашло?!

– На меня нашло? На МЕНЯ?..

– Андрюша, перестань! Мне страшно! У тебя такое лицо…

– Какое?!

– Злое!.. Ты никогда так на меня не смотрел…

– А ты никогда еще так не доводила! Ладно, хватит. Гаси свечи, пора спать. Устал, честное слово.

– Андрюша-а… Ну, зая… Миленький… Чмоки-чмоки…

– А? Что случилось?

– Ничего-о…

– Тогда зачем разбудила?

– Ну, ты как маленький… Тебе объяснение нужно? А что это у нас такое? А к кому сейчас покусяка придет?

– Милая… Ну что ты, в самом деле… Ну, давай завтра, а?

– Андрюша-а… У тебя что, голова болит или эти самые дни? Беременных женщин нельзя нервировать! И потом, учти, в последние три месяца у нас если и будет секс, то только по-волчьи…

– Это как – «по-волчьи»?