– Всем богата земля наша, – заговорил Хмельницкий, немного упокоившись и утерев слезы. – Щедро хлеб родит, изобильна лесами да дичью, в реках и ставках – рыбы сколь угодно. И народ ведь хороший! Люди у нас трудолюбивые, в Бога веруют! И храбры! А вот ума… – Стиснув ладонями виски, гетман сокрушенно покачал головой. – Как дети малые, ей-ей! Наисложнейшая задача, над которой даже гениус голову сломал бы, для них проще некуда. Главное – собраться купой, бузить да орать: «Геть!!!» А потом удивляются: почему же стало еще поганее?

– Зачем ты так… – смущенно попробовал возразить Мартын Небаба.

– А что, неправду я говорю? – повысил голос Хмельницкий. – И вы такие же, ничем не лучше! Даже хуже! Ибо, как мудро говорили римляне, «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». Ладно еще простые казаки, но вы-то, панове! Уж коль дослужились до полковников, так разум же должен быть! Неужто самим тяжело додуматься, почему я так поступаю? Или, по-вашему, гетман Войска Запорожского, поднявший вас на борьбу, в бой водивший, и вправду в одночасье стал трусом, глупцом или зрадником?! – горько усмехнувшись, Хмельницкий договорил: – Ох, не хочу быть дурным пророком, но боюсь, что много зла и горя еще отчизна наша хлебнет! И при нашей жизни, и много позднее, когда уже внуков наших на свете не будет. Именно из-за такой глупости! Дай Боже, чтобы ошибся, но чует сердце – так и случится!

Глазами, покрасневшими от пролитых слез, Хмельницкий обвел пристыженных соратников. Кто-то смущенно опустил взгляд, кто-то упрямо набычился, с трудом сдерживая желание возразить… Один лишь Кривонос глядел на него спокойно, уверенно (видимо, хорошо подействовала та выволочка за уничтожение татар!), да генеральный писарь всем видом изображал готовность немедленно исполнить любое повеление обожаемого пана гетмана.

«Лис он. Хитрый лис!» – вспомнились вдруг слова монаха, и, несмотря на жаркую духоту, по спине будто провели куском льда. Хмельницкий невольно вздрогнул.

– Что, что такое, пане гетмане? – всполошился Выговский. – Худо? Может, позвать лекаря?

– Не нужно! – голос гетмана прозвучал резко, почти грубо, и генеральный писарь обиженно поднял брови. На его лице так и читалось: «Я же всей душой помочь хотел, от чистого сердца…» – Слушайте меня, панове полковники! Так и быть, еще раз все объясню, да так подробно, как только сумею. Что непонятно будет – спрашивайте, не стесняйтесь. Но ежели и после станете оспаривать решения мои, мешать делу нашему великому, не сумеете своих же казаков в покорности держать, то вот вам крест святой, – и Богдан действительно широко перекрестился, – власть применю! Разжалую из полковников к такой-то бисовой матери, а самым виновным, по крайней необходимости, и головы велю посечь! Всем ясно? Теперь навострите уши и ум, панове!

Первый пункт моего плана (изготовление опытных образцов пушек с расширением канала ствола по типу «шуваловских гаубиц», а затем – начало поточного производства) был благополучно выполнен. Прошу поверить, что это потребовало немало сил, времени и нервов! Казалось бы, чего проще – власть практически неограниченная, людей и ресурсов – сколько угодно, есть база, склады, кузница и техника, если столь громким термином можно назвать весьма примитивные средневековые механизмы на водяной лесопилке… Отдавай приказы да строго контролируй исполнение, лично или через Тадеуша, только и дел!

Ага, как же!

Начнем с того, что я столкнулся с совершенно другой измерительной системой. Это в моем мире можно было дать техническое задание, обозначив все параметры в килограммах и метрах. Здесь же любой исполнитель, даже самый добросовестный и дисциплинированный, растерянно выпучил бы глаза, промямлив: «А понятнее, проше ясновельможного пана?»

Насколько я помнил, в России примерно в ту же эпоху использовались такие меры длины, как локоть, сажень и верста. Причем видов этих самых саженей было – мамочка моя дорогая! Простая, большая, косая, городовая, царская, маховая… Даже морская, по-моему, была. Их точные величины, увы, не удержались в памяти. Знал бы в детстве, что понадобятся, – вызубрил бы наизусть. С локтями и верстами, кажется, ситуация была не лучше…

На всякий случай я расспросил Тадеуша еще по дороге к Днепру. И с трудом подавил тяжелый вздох. Оказалось, что как в Великопольше, так и в Великом княжестве Литовском творилась та же самая чертовщина! В середине XVII века там использовалось такое количество мер, что впору было схватиться за голову. Причем хорошо знакомый мне термин «шаг» означал меру длины, равную половине какого-то «прута». Я даже не успел удивиться, почему прутики в Речи Посполитой такие большие, за полтора метра, как выяснилось, что этот самый «прут» составляет целых две с половиной сажени! Тут я напрягся. И не зря. Окольными путями, с немалым трудом, мне удалось сопоставить данные, щедро предоставляемые Тадеушем, с привычными мерами длин. По всему выходило, что «прут» – почти четыре с половиной метра, а «шаг», соответственно, составляет около двух с четвертью… Ну и ну!

Стало ясно: без разработки строгих стандартов о каком-либо поточном производстве не может быть и речи. Ну не может начальник отдавать приказы типа: «А сделайте-ка мне хреновину размером примерно в две с половиной фиговины…» Авторитет сразу же упадет ниже плинтуса. Самому тупому подчиненному станет ясно: невежда! Хочешь не хочешь, а придется внедрять метрическую систему. Хотя бы на одном, отдельно взятом участке.

Я начал действовать, взяв в качестве эталона свой собственный рост, который составлял ровно 180 сантиметров. (Незначительными суточными колебаниями, за счет уплотнения межпозвонковых хрящей пришлось пренебречь.) По моему приказу плотник изготовил дубовую рейку, постаравшись с максимальной точностью подогнать ее под длину тела ясновельможного пана первого советника. Судя по испуганному лицу парня, он всерьез призадумался: не собирается ли странный московит заказать себе заранее гроб.

Далее, изрядно повозившись с палочками разной длины, я сумел разметить эту рейку, разделив ее на 18 практически одинаковых участков – дециметров. После чего для