тесноты. – Видя, как наползают слезы на глаза женушки, управитель поспешил договорить: – Так вспомни пословицу «В тесноте, да не в обиде»!

Пани Катарина разрыдалась:

– Ты даже начал пользоваться хлопскими пословицами! И это родной отец! Изверг бесчувственный… Ах, оставь меня, не трогай! – И она поспешно удалилась, оставив мужа, даже не пытавшегося дотронуться до нее, в полной растерянности.

– Холера! – с чувством произнес пан Адам, качая головой.

Чтобы немного успокоиться, он еще раз пристально вгляделся в картину, представшую взору. Строительство частокола шло полным ходом. Десятки людей обтесывали топорами бревна, заостряя их с одной стороны. Затем другие, подхватив, передавали их по цепочке к вырытому рву, который опоясывал лесопилку на изрядном удалении. Землекопы, дождавшись, пока бревна установят вертикально, тут же хватали лопаты и забрасывали промежутки землей, затем плотно утрамбовывали жердями-толкушками, а под конец – собственными ногами. Работа велась быстро и дружно, никто не пытался увильнуть или замедлить темп.

Неподалеку от дома проворно разгружали телеги с бревнами. Только их относили в другую сторону и аккуратно складывали под навес – видимо, для какой-то особенной цели. Опытный глаз управителя тут же подметил, что эти бревна были дубовыми, в отличие от сосновых, идущих на ограду.

«Молодец первый советник, хорошо все устроил! – вынужден был признать пан Краливский. – Только на какого дьябла ему столько дубовых бревен? Может, решил пристройку к дому сделать? А, ладно, меня не касается».

Я усмехнулся, наблюдая через раскрытое окно за тестем и тещей Тадеуша. Судя по выражению лица дородной пани, ее оживленной жестикуляции, а затем – демонстративному уходу в слезах, бедному муженьку опять был обеспечен приступ головной боли. А судя по его лицу, пан Адам напряженно размышлял, не приступить ли все-таки к воспитанию спутницы жизни в духе Домостроя… Стоп! Это меня уже понесло в сторону. Домострой-то был в России, а ляхи как раз кичились тем, что их женщины куда свободнее московитянок…

Можно было не сомневаться: пани Катарина снова насела на супруга, упрекая в том, что позволил упрятать их доченьку в неподобающее по статусу жилье. А муженек в который раз развел руками: ничего не могут сделать. Приказ ясновельможного князя! Вот потому и рассорились… Ладно, их проблемы. Во всяком случае, ни моя женушка, ни Агнешка никаких претензий по поводу «жилищных условий» не высказывают. Пока. А что до полковника Пшекшивильского-Подопригорского, он вообще сиял:

– Ах, как мудро придумал пан первый советник! И впрямь, о тесноте ли надо думать, когда речь идет о столь важных делах! Главное – все близко, удобно. А уж когда будет возведен частокол, тут будет настоящая крепость. Ни один лазутчик не проберется! – готов был поклясться, мысленно Тадеуш добавил: «И теща – тоже».

Улыбнувшись, я вернулся к чертежам. Если только довольно корявые рисунки (ну не обучали владеть гусиным пером, не обучали, уж извините!) заслуживали столь громкого названия…

– Як Бога кохам, то – позор, невместный со званием шляхтича! – проскрежетал зубами молодой поляк, торопливо утерев пот со лба. – Позор! Спаси и помилуй, Матка Бозка! Что бы сказали мои предки?!

Вздохнув так тяжело, будто на его плечи взвалили персональную ответственность за всю Речь Посполитую, он снова ухватился за ручку огромной пилы и резко потянул ее вверх. Наточенные зубья полотна, сверкающего на солнце, вгрызлись в дубовое полено.

«Вж-ж-жжж… Вж-ж-жжж…»

– У пана еще есть силы думать, что бы они сказали?! – донесся снизу полузадушенный всхлип напарника. – Пусть пан тянет, не сбивается с ритма! И так уже сердце где-то в глотке!

– Эх… Сейчас бы в трактир, а потом – в постель с красоткой! – чуть не заплакал верхний пильщик. – Уж там я бы с ритма точно не сбился!

– Ручаюсь, пану было бы не до красоток… И не надо про постель, молю ранами Езуса! Я устал как собака! Лечь бы да закрыть глаза!

– Можно подумать, я не устал! Ах, дьяблов первый советник! Это же работа для презренных хлопов! В крайнем случае жолнеров… Но не для благородной шляхты!

– Так пусть пан пойдет и скажет ему это в лицо! И пусть тянет, во имя Яна Крестителя! Тянет хорошенько, чтобы пила не застревала! У меня руки уже отсыхают!

– А у меня будто нет?! Уж если это – обучение московитскому искусству «ближнего боя», или как он там болтал, то что же тогда называть черной работой?!

– Оставить разговоры!!! – рыкнул незаметно подобравшийся полковник Пшекшивильский-Подопригорский. И, торопливо покосившись на открытое окно, добавил шепотом: – Не взыщите, панове, сами виноваты. Пан первый советник предупреждал же, что любой его приказ должен исполняться немедленно и без рассуждений! А силой вас сюда никто не тянул, сами просились.

– Так ежели приказ противоречит чести шляхетской! – чуть не взвыл верхний, продолжая тем не менее усердно пилить.

– То невместно с гонором польским, на Бога, невместно… – подхватил второй, поддерживая ритм.

– Я вижу, панове желают работать до заката? – пожал плечами молодой полковник. – А потом еще с полчасика походить гусиным шагом?

– Чем??! – ахнул верхний пильщик, лицо которого, и без того багровое от натуги, стало еще темнее.