вламываться в пьяном виде к замужней женщине в присутствии ее мужа.

– Я леди Кларк не рассказывала, – сказала я подруге. – Так что она этого не могла знать.

– Я вламывался? – ужаснулся Олаф. – Я вчерашний вечер совсем не помню. Утром проснулся почему-то на кровати Леона, он на меня из-за этого очень злится. И голова раскалывается.

– Ты безобразно себя вел, – припечатала Грета. – Остается только удивляться, как Штаден не прибил тебя на месте, при его-то вспыльчивости. Наверное, побоялся нас испугать.

– Об этом он точно не думал, – не выдержала я. – Я поначалу очень даже испугалась.

– Это когда ты за Штадена спряталась? – ехидно спросила Грета. – Да, Олаф таким страшным казался.

– Ты понимаешь, о чем я, – сказала я недовольно, решив не вдаваться в подробности.

Олаф переводил недоверчивый взгляд с меня на Грету и о чем-то сосредоточенно размышлял.

– Вы меня разыгрываете? – наконец неуверенно спросил он.

– Очень нам нужно тебя разыгрывать, – фыркнула Грета и потянула меня за руку в столовую.

Там мы взяли по обычному студенческому обеду и сели за свободный столик. Зольберг, слава Богине, за нами не пошел. Надеюсь, он все же подумает и над моими словами, и над своим поведением. А то в следующий раз Штаден ему может и что-то посерьезнее сделать, чем обычное усыпление. Есть мне не хотелось, но я механически закладывала в рот ложку за ложкой, даже вкуса не чувствуя, и думала, думала…

– Как же мне Марка не хватает, – грустно сказала подруга, размазывая кашу по тарелке. – Чувствую себя такой одинокой.

– Он уже на следующей неделе приезжает, – попыталась я ее успокоить.

– Могли его в какую-нибудь гаэррскую лечебницу отправить. Так нет, сам захотел в это захолустье поехать.

– Ему практика нужна, а здесь местные мэтры водят за собой толпу студентов и не подпускают даже к диагностике. На его месте я бы тоже поехала. Здесь ничему не научишься.

– Да знаю я, что ты права, – вздохнула Грета. – Но ожидание от этого короче не станет.

Здесь я ничем помочь не могла, только посочувствовать. Но сам Марк рано или поздно приедет и, как мне думалось, вознаградит подругу за все муки ожидания.

Вечером, не успели мы вернуться с занятий, как пришел Ведель.

– Эрна, я тоже хотел бы сделать вам подарок, – с этими словами Дитер попытался вручить мне браслет, на мой взгляд, совершенно недопустимо напоминавший обручальный.

Я пришла в ужас. Что он себе навыдумывал? Грета за спиной Веделя демонстрировала эмоции между «Вот-вот, я об этом и говорила» и «И как ты собираешься из этого выпутываться». Я была с ней совершенно согласна. Но прошлое изменить нельзя, необдуманный поступок таковым и останется, сколько себя впоследствии ни кори.

– Дитер, неужели вы не понимаете, что я не могу это взять?

– У нас считается дурной приметой не отдариться за артефакты, – пояснил он. – Чем более полезен артефакт, тем более дорогой должен быть подарок.

– Но браслет… – растерянно сказала я. – Дитер, это совершенно неприемлемо. Обо мне и вас и так сплетни ходят. Я никак не могу принять такой подарок. Тем более что вы нам с Гретой уже столько всего приносили. Давайте будем считать, что вы уже отдарились.

– И вот что еще, Дитер. Эрне неудобно вас об этом просить, – пришла мне на помощь Грета, – но вам лучше какое-то время не приходить. О моей подруге и о вас действительно гадости Фогель рассказывает, а так у нее хотя бы оснований для этого не будет.

– А если я буду приходить со Штаденом? – расстроенно спросил Ведель.

– Если бы вы слышали, что Фогель говорит, то не спрашивали бы сейчас, – заявила подруга. – Для репутации Эрны будет лучше, если вы не будете приходить ни один, ни со Штаденом.

– Я готов на ней жениться сразу же, как только она разведется, – неожиданно заявил Дитер.

Богиня! Вот как ему скажешь, что я совершенно не готова выходить замуж ни за него, ни за кого другого? Я уверена, что этот вопрос вообще бы не встал, не вздумай я подарить ему тот злополучный артефакт.

– Дитер, не надо строить таких далеко идущих планов, – растерянно сказала я. – Получение развода ведь не зависит ни от меня, ни от Кэрста. И вам действительно лучше не приходить хотя бы недели две.

После моей просьбы Ведель так огорчился, что мне стало его жалко. Но я была уверена, что для всех будет лучше, если Дитер не станет ко мне приходить, даже когда эти две недели пройдут, поэтому отказываться от своих слов не стала.