– Я совершенно тебя не знал. Понятия не имел, как ты живешь и чем. Я ожидал увидеть старую деву – в самом кошмарном смысле этого слова, но увидел умопомрачительно красивую женщину. Гордую, надменную и холодную, помешанную на единственном мужчине. Только слепой не заметит, как ты на него смотрела. И ради Всевидящего, ты видела себя в зеркале в тот день? Ни одному здоровому мужчине не придет в голову, что у такой женщины нет любовника.

Вот даже не знаю, оскорбиться или порадоваться?

– То есть вы сочли меня гулящей женщиной и решили на мне жениться? Чудненько.

Анри скрипнул зубами:

– Тереза!

– Я двадцать семь лет Тереза, и от этого ничего не меняется. Какое разочарование ты должно быть испытал в нашу первую ночь!

Он глубоко вздохнул и пересел ко мне:

– Послушай, я виноват. Я действительно ошибся.

Я бросила на него быстрый взгляд: сидит рядом, смотрит умилительно, и только глаза сияют в темноте. Котище! Как есть котище! Наглый, довольный, уверенный в том, что сложит лапки посимпатичнее – и миска со сметаной ему все равно перепадет.

– Не подлизывайся.

– Я просто хочу, чтобы ты поняла. В Вэлее, да и в Маэлонии нравы свободнее, там женщине не нужно изображать из себя непонятно что. Поразительно, как человек меняется под гнетом морали и какие причудливые маски она порой носит. Для всех чета Уитмор – счастливая семейная пара, и в общем-то всем совершенно по… я хотел сказать, безразлично, что вечера граф Уитмор коротает не только в мужском клубе, а графиня посещает сиротский дом раз в месяц, а не два-три раз в неделю.

– Вот и не уточняй. Мне наплевать на Уитморов, – огрызнулась я.

– Мне тоже, – он повысил голос и добавил почему-то хрипло, – но не на тебя. Неужели не видно, что я на тебе помешался? Откуда ты вообще такая взялась?

Я резко обернулась, чтобы высказать ему все, что думаю о бессовестных двуногих котах, которые ведут себя непристойно или недостойно, или и то и другое вместе, но осеклась. Наверное, он мог и не говорить всего, что только что наговорил – хватило бы одного взгляда. От которого мурашки по коже и дух захватывает, а сердце начинает дергаться, как угодивший в силки зверек. От которого становится горячо, невыносимо горячо. Кровь закипает, и кажется невозможным больше держаться – глаза в глаза. Молча. Ярче тысячи слов.

– Я еще не встречал таких, как ты. И только Всевидящий знает, что мне с этим делать.

Глухо. Но так отчаянно живо.

Я не успела спросить, зачем с этим что-то делать: он взял меня за подбородок и коснулся губами губ. Коротко. Рывком, на выдохе. А потом так же неожиданно отпустил, и пустоту, воцарившуюся между нами, заполнял лишь цокот копыт о мостовую. Я бросила взгляд за окно – до дома осталось всего-ничего, меньше квартала. Медленно проплывали дома, растворяясь в зыбком ночном мареве. Я же думала о его словах и о нас.

Я в самом деле собираюсь бросить вызов сильному магу. Ради того, чтобы защитить сидящего рядом мужчину. И что прикажете делать мне?

Экипаж остановился прямо напротив дома. Анри расплатился и подал мне руку.

– Хочешь пройтись?

В прошлый раз я сказала, что не стану его защищать. Это было правильно.

– Пожалуй.

А вот это неправильно.

Ладно, спишем на помешательство от жары. Пусть здесь дышится тяжело, в доме будет еще ужаснее. В Мортенхэйме никогда таких проблем не возникало: толстые каменные стены нагоняли холода даже в самый знойный день. Природа за окном могла изнывать от зноя, а я куталась в шаль.

– Помнишь, как мы шли здесь в прошлый раз?

– Мостовая блестела от дождя.

У нас уже общие воспоминания появились. Это серьезно.

– А воздух был свежий и прозрачный, как осенью над рекой.

– Не в пример настоящему.

– Сейчас он напоминает парное молоко.