– Ваши игры. Все эти… грязные словечки.

– Достаточно того, что они заводят тебя, – Анри коснулся губами виска, снова подаваясь вперед. – А меня заводишь ты, моя сладкая девочка.

От того, как это было сказано – низким, хриплым, дрожащим от желания голосом, мозг сжался до размеров горошины. Движение назад потянуло низ живота сладким спазмом – увы, недостаточным для разрядки. Выносить эту пытку больше не было никаких сил, я застонала в голос, а потом прорычала, вцепившись ногтями в подушку:

– Да сделайте это уже!

– Что – это?

Я перехватила его плывущий взгляд, а пальцы, только что откровенно ласкавшие меня, прошлись по моим губам, заставляя чувствовать вкус моего желания – слегка сладковатый и терпкий. Пусть делает что хочет. Ниже падать все равно уже некуда, а если он продолжит в том же духе, мне грозит помешательство от перенедонаслаждения. Анри наклонился ко мне, почти вплотную, и я прошептала ему в губы:

– Возьмите меня.

О, как полыхнули его глаза – только ради такого нужно было сказать! Вместо ответа он подхватил мои ноги, заставляя повыше подтянуть колени. Д-да-ааа, оно того стоило – хриплый стон и ощущение его длины и силы безумно глубоко. Он ласкал меня везде, я стонала и бесстыдно двигала бедрами, подстраиваясь под резкие, мощные движения. Никогда не думала, что это может быть настолько приятно: сжиматься сильнее, кричать, смешивая свой голос с его хриплым дыханием, содрогаться от пульсации члена и дрожать от затопившего наслаждения – начинающегося от какой-то безумно чувствительной точки внутри, расходящегося по всему телу и накрывающего с головой. Я точно превратилась в тетиву или струну – напряженная, дрожала до тех пор, пока пружина не лопнула и сладкие волны не отступили, принося за собой мягкую истому.

Мокрая как мышь, я стекла на простыни, а точнее в сильные руки мужа. Что бы там вчера ни случилось, он полностью здоров. Браслет на моей руке сиял подобно начищенному до блеска анталу или золотому слитку в солнечных лучах.

– Теперь вы меня отпустите?

– Ты неисправима, – он поцеловал меня в шею. – Отпущу, только сначала примем ванну.

– В вашей ванне либо я и вода, либо я и вы. Или вы собираетесь меня тряпочкой протирать?

Я вывернулась из его рук, села на постели и вызывающе сложила руки на груди. Даже если я буду плавиться в ваших объятиях, для меня это ничего не меняет! Вот только ему на это наплевать! Смотрит на меня и улыбается, довольный, как… как…

«Как мужчина, который только что получил все, что нужно».

Чем я вообще думала, спрашивается? Ведь он же делает все, чтобы меня не отпустить. Если я от него понесу, получить развод будет проблематично, тут даже Винсент мне не союзник. Идиотка, идиотка, идиотка! Нельзя его вообще к себе подпускать, пока Луиза не раздобудет мне зелье. Я с силой выдернула простыню, замоталась в нее и отодвинулась на край постели.

– Можете не рассчитывать на то, что увезете меня в Вэлею, – хмыкнула я. – С приплодом или без, по своей воле я с вами не поеду!

Лицо Анри потемнело. Муж стремительно поднялся, подхватил меня на руки и, как была, в простыне, вынес в коридор. Шагал он тяжело, но достаточно быстро.

– Решили выбросить меня на улицу в таком виде?

На меня метнули свирепый взгляд.

– Лучше молчи.

– Не то что?

– Не будь ты женщиной, я бы тебе объяснил.

– Не будь я женщиной, мы бы с вами не оказались в такой ситуации.

Из его груди вырвалось что-то похожее на рычание, дверь в ванную он толкнул плечом, без труда удерживая меня поперек туловища одной рукой, рывком включил кран, наклонился, чтобы заткнуть сливное отверстие. Перед глазами маячила черно-белая напольная плитка и уголок ванной – действительно крохотной, в ней даже ноги толком не вытянешь. Я пыталась брыкаться, но Анри держал крепко. Мерзавец, гад, негодяй! И ведь даже вслух не выругаешься – сбегутся слуги в количестве целых трех человек! Вместо этого я вцепилась ему в руку так, что из-под ногтей выступила кровь.

– Пустите, – прошипела я еле слышно, – пустите, не то…

Анри разжал руки, и я приземлилась в ванную, подняв тучу брызг. Вода смягчила падение, но она же и впилась в тело иголками – холодная, просто ледяная, заставляя на мгновение лишиться дара речи.