– Господь простил тебя, – тихо произнес отец Александр завершающие исповедь слова. – Иди с миром.
– Благодарение Богу, – ответил я.
И тут он неожиданно добавил:
– Помни о епитимье, неси крест свой подобно тому, как несу его я, – и вышел из исповедальни.
Выйдя следом, я еще постоял под многовековыми сводами, впитывая разлитый здесь покой и беззвучно молясь – туда, вверх.
Час спустя, уже почти свернув на улицу, ведущую к дому Анны, я заметил припаркованную напротив него машину. Ничего особенного в этом не было, но… загадочные намеки отца Александра, уклончивые и вместе с тем испытующие фразы Ритиного врача, неприметный тип, мелькающий возле лабораторного корпуса… и эта машина. Не того ли типа силуэт виднеется за ее стеклом?
Нет, так нельзя, это уже паранойя. Стекла тонированные, какой силуэт?
Но, с другой стороны… домой, кажется, тоже лучше не соваться. Отступив в тень дома, я свернул в подворотню и через минуту оказался на соседней улице.
Так, куда теперь? А не двинуть ли мне в приют? Не случайно же я на днях встретил нашего учителя литературы, который всегда очень хорошо ко мне относился. Прощаясь после недолгого разговора, он усиленно зазывал меня к себе в гости, в боковой флигель во дворе приюта, где этот старый холостяк жил вот уже… ох, даже не знаю, сколько лет. Идеальное убежище.
Старик обрадовался мне страшно. Весь вечер мы вспоминали былые дни, рассматривали альбомы с фотографиями, пили чай. И к полному восторгу добрейшего господина Карела, у него я и заночевал.
Уложил он меня в боковой комнатке, настолько крохотной, что кроме узкой кровати там почти ничего не помещалось. Пахло пылью и почему-то яблоками. Прислушиваясь к потрескиваниям старых стен, я раздумывал над своей «епитимьей». Нести крест так, как несет его отец Александр? Что это должно означать?
Лишь когда я, измучившись бесплодными размышлениями и устав проклинать собственную тупость, уже засыпал, меня осенило. Боже, до чего же просто – это значит, что связь с Алексом следует держать через отца Александра! И Риту, а также Макса с Марией, если они появятся, отправлять к нему же.
Техника, как известно, стремится к миниатюризации. Знаменитый ЭНИАК – первый компьютер – весил чуть не тридцать тонн и состоял из нескольких десятков шкафов, занимавших зал изрядных размеров. А теперь куда более мощным «мозгом» обладают не то что телефоны, а даже часы. И это далеко не предел. Собственно, «пределом» являются только устройства ввода-вывода: крошечным дисплеем (мышью, клавиатурой и так далее) будет неудобно пользоваться. Но сегодняшние технологии, дающие возможность пользоваться виртуальными клавиатурами и экранами любого желаемого размера (я, кстати, так и не смог к этим голограммам приноровиться), позволяют обойти и этот «предел».
Так что ничего удивительного, что в двух относительно небольших грузовиках вполне может уместиться целая научная лаборатория, для которой полвека назад потребовалось целое здание.
Когда антикризисный Центр ООН был расформирован, а мои коллеги послушно и уныло разъехались кто куда, я по какому-то наитию, а может, из чистого упрямства выкупил основное оборудование Центра: чудесные, почти фантастические образцы новейшей аппаратуры, преимущественно японской разработки. Хотя кое-что, например, прицеп с мощной и компактной солнечной электростанцией, досталось нам и от российского ВПК. Да, я хотел продолжать исследования (и продолжил их!) – но не в Корпорации, не под контролем Ройзельмана. Здесь, далеко от города, в корпусах старой коневодческой фермы под моим «электронным руководством» работали три классных специалиста – люди, которым я всецело доверял и был уверен, что они не подведут. Они проверяли мои с Феликсом догадки и выполняли массу исследований по самым разным направлениям. Но увы, за три месяца напряженной работы этой «спецлаборатории» результат все еще оставался нулевым. Единственное утешение: отрицательный результат в науке – тоже результат – как-то уже не очень утешало.
И вот теперь я живу на нелегальном положении. Отец Александр неожиданно оказался очень полезным человеком
