количестве.

В трубках летели черные предметы серповидной формы размером с человеческую голову с алмазными наконечниками и обрывками моноволокна, тянущимися следом: куски крюков, которые Кир называла «руками дружбы». Сотни бриллиантовых осколков, оставшихся после взрыва «шкатулок». Потом пролетел вращающийся, кувыркающийся кусок темного металла: сломанный обод от «молитвенного колеса». Темные обломки панцирей расчлененных пауков, за которыми волочились шестерни, когти и провода. Через пальцы проходили сотни предметов, а экран называл и классифицировал каждую деталь, выводил информацию в окнах, которые вспыхивали на несколько наносекунд, сверкая, подобно корпускулярным лучам, когда те еще были энергией, пока Она не превратила их в трубки из патоки. Экран старался не отставать, идентифицируя и помечая каждый объект, и Фурд сразу признал в его поведении типичную мономанию.

В сферу шли сотни предметов. Пальцы уже не просто придавали ей форму и организовывали внутреннее пространство, но еще и кормили, причем столько материала просто не могло существовать внутри «Веры». Сфера уже стала больше двух кораблей вместе взятых.

Из Нее сквозь пальцы изливалось их сражение, последние несколько дней их жизни. Серебряные пластины корпуса, которые трудолюбиво раскапывали Ее пауки, а Она забрала внутрь себя, сплетя огромные канаты. «Огненные опалы», умершие где-то внутри «Веры». Сотни тысяч зазубренных осколков, оставшихся от огромных «алмазных роев». Даже цилиндрические кусочки самих «роев», теперь напоминавшие остатки переваренной пищи. Обломки «молитвенных колес», куски ободьев с торчащими спицами. И еще больше пластин, алмазных осколков, останков пауков, мертвых «огненных опалов». Тысячи и тысячи.

— Слишком много, — пробормотал Смитсон. — Как и с лучами. Из нее выходит больше, чем мы дали.

— Она их делает, — прошептал Фурд. — Копирует. Что же мы…

— Запустили? Кто знает, — ответил ему Тахл.

Пять пальцев снова изменили цвет. Сквозь них потоком хлестали новые серебристо-черные предметы, но эти принадлежали только Ей: голова Тахла, тело Смитсона, лицо Кир без глаз. Их количество исчислялось сотнями. Фурд увидел собственную симуляцию раз сто. Потом сотнями пошли целые, не изувеченные копии Аарона Фурда, Сюзанны Кир, Элизабет Каанг, Смитсона и Тахла, те самые, что стояли на мостике, выходя из холодного белого света и растворяясь в нем. Они изгибались, приспосабливались к контурам прозрачных пальцев, как мертвые дети на горке, с пустыми лицами вываливались в ажурную сферу. Сотни превращались в тысячи, и сфера уже не казалась ажурной, она уплотнилась, затвердев, смешав воедино все цвета, текстуры и формы, что пришли от «Веры» и «Чарльза Мэнсона».

Пальцы закончились, так и не став ладонью. Один за другим они вышли из неизмеримой глубины раны в Ее борту и тоже растворились в сфере. Осталась лишь тьма глубиной то ли в молекулу, то ли в расстояние между галактиками.

Между кораблями неподвижно висела сфера, и она была больше их обоих вместе взятых.

«Смесь из Нее и нас», — подумал Фурд.

— Откройте по ней огонь, — приказал он Кир, но та не смогла, так как сфера превратилась во что-то еще.

Она начала сжиматься, словно невидимые руки сминали ее, прежде чем выбросить. Процесс шел неравномерно, он был прерывистым и рваным. Ее объем уменьшился наполовину менее чем за одну наносекунду, через пять секунд сократился еще наполовину, стабилизировался; затем он снизился вдвое и снова вдвое, сфера стала размером с булыжник, с яблоко, а потом, наконец, сжалась до точки, практически исчезнув. Два корабля, онемев, смотрели друг на друга сквозь пространство, где она только что была, но по-прежнему существовала.

Экран следил за ней, не отпуская, запечатлев коллапс до величины яблока, песчинки и, наконец, молекулы. Одержимый, как Фурд, он больше не говорил «нет возможности». Он преследовал сферу, ринулся за пределы молекулы, не обращал внимание на безумие, творящееся в показаниях его собственных датчиков, уходил все глубже и глубже, окончательно превратившись в микроскоп, показывал мостику пустое место в пространстве, где на заднем плане маячило размытое изображение «Веры», и говорил им, что вот тут, в этой самой точке, находится то, чем стала сфера: то ли атомом, то ли целой вселенной.

Только она не была атомом.