— Это не моя кровь, ты прав, — сказал хрипло Саймон. — Но это похоже на долгую историю. — Он наклонил голову назад, чтобы посмотреть на Люка; он всегда задавался вопросом, сможет ли он подрасти однажды, чуть больше, чтобы смотреть Люку — не говоря уже о Джейсе — глаза в глаза. Но теперь этого никогда не случится. — Люк, — сказал он. — Как думаешь, возможно ли совершить что-то настолько плохое, даже если ты не хотел, что никогда не удастся восстановиться после этого? Что никто не сможет простить тебя?

Люк посмотрел на него долго в молчании. Затем сказал:

— Подумай о ком-то, кого любишь, Саймон. Действительно любишь. Есть ли что-то, что они могут сделать, чтобы ты перестал их любить?

Образы пронеслись в воображении Саймона, как страницы книги: Клэри, оборачивающаяся к нему через плечо с улыбкой; его сестра, щекочущая его, когда он был еще ребенком; его мать, спящая на диване с покрывалом на ее плечах; Иззи…

Он прервал эти мысли. Клэри не совершила ничего ужасного, чтобы заслужить его прощения; никто из этих людей не сделал этого. Он подумал о Клэри, простившей свою мать за то, что украла ее воспоминания. Он подумал о Джейсе о том, что он совершил на крыше, как он выглядел впоследствии. Он совершил то, что совершил, не по своей воле, но Саймон сомневался, что Джейс сможет простить самого себя, как бы то ни было. А затем он подумал о Джордане — не простившем себя за то, что он сделал с Майей, но все равно идущем вперед, присоединившись к Волкам-Защитникам, создавая жизнь из помощи другим.

— Я укусил кое-кого, — сказал он. Слова выскользнули из его рта, и он хотел проглотить их назад. Он сжался, ожидая ужаса в глазах Люка, но его не было.

— Они живы? — сказал Люк. — Те, кого ты покусал. Они выжили?

— Я… — Он запнулся. Как объяснить ему о Марин? Лилит отослала ее прочь, но Саймон был уверен, что видел ее не в последний раз. — Я не убивал ее.

Люк кивнул.

— Ты знаешь, как оборотни становятся вожаками стаи, — сказал он. — Им нужно убить прежнего вожака. Я сделал это дважды. У меня есть шрамы, доказывающие это. — Он слегка отодвинул воротник рубашки, и Саймон увидел кончик толстого белого шрама, который выглядел грубо, словно его грудь разодрали когтями. — Второй раз это был рассчитанный ход. Хладнокровное убийство. Я хотел стать вожаком, и именно так я этого добился, — он пожал плечами. — Ты вампир. В твоей крови желание пить кровь. Ты долго сдерживал его. Я знаю, что ты можешь ходить днем, Саймон, и пытаешься быть нормальным человеческим парнем, но ты все равно тот, кто есть. Точно так же как и я. Чем больше ты пытаешься подавить свою истинную природу, тем больше она будет контролировать тебя. Будь собой. Никто, кто действительно любит тебя, не перестанет любить.

Саймон хрипло сказал:

— Моя мать…

— Клэри рассказала мне, что случилось с твоей матерью, и что ты ночевал у Джордана Кайла, — сказал Люк. — Слушай, твоя мать придет в себя, Саймон. Как Аматис, со мной. Ты все равно ее сын. Я поговорю с ней, если хочешь.

Саймон молча помотал головой. Его мать всегда любила Люка. Учитывая, что Люк — оборотень, все станет только хуже, а не лучше.

Люк кивнул, словно он понял.

— Если ты не хочешь возвращаться к Джордану, ты можешь свободно воспользоваться моим диваном сегодня. Я уверен, что Клэри будет рада, если ты будешь рядом, а о твоей матери мы поговорим завтра.

Саймон расправил плечи. Он посмотрел на Изабель через комнату, на блеск ее кнута, на сияние медальона на шее, взмахи ее рук, пока она рассказывала. Изабель, которая не боялась ничего. Он подумал о своей матери, как она попятилась от него, о страхе в ее глазах. Он прятался от этого воспоминания, бежал от него с тех пор. Но пришло время остановиться.

— Нет, — сказал он. — Спасибо, но думаю, что мне не нужно место для ночевки сегодня. Думаю, что я собираюсь вернуться домой.

Джейс стоял один на крыше, глядя на город, на Ист-Ривер, вьющуюся между Бруклином и Манхэттеном, как серебристо-черная змея. Его руки, губы все еще были теплы от прикосновения Клэри, но ветер с реки был ледяным, и тепло быстро уходило. Без пиджака ветер пронизывал тонкий материал рубашки, как лезвие ножа.

Он сделал глубокий вдох, всасывая холодный воздух в его легкие, и медленно выдохнул. Все его тело было напряжено. Он ждал звуков лифта, открывающихся дверей, сумеречных охотников, наполняющих террасу. Они сначала проявят жалость, подумал он, беспокойство за него. Затем, когда они поймут, что случилось — начнут отдаляться, обмениваться значительными взглядами, когда он вроде бы не будет видеть. Он был одержим — не просто демоном, а Высшим Демоном — сражался против Конклава, угрожал и навредил другому сумеречному охотнику.

Он подумал, как на него посмотрит Джослин, когда узнает, что он сделал с Клэри. Люк может понять, простить. Но Джослин. Он никогда не мог заставить себя поговорить с ней откровенно, сказать слова, которые могли бы успокоить ее. Я люблю вашу дочь больше, чем когда-либо