о красках, а Друг настаивал на лжи, в которой он не разобрался.

- Ты про роман младшенького и Молчаливой?

- Про ножки… — подкуривает сразу две и одну предлагает мне.

- Брат назвал тебя убийцей… — я и не спрашиваю, и не утверждаю.

- Все мы убийцы: мы убиваем словом, идеей, руками, оружием, безразличием, легкомыслием, — он вскочил на ноги и принялся мотаться по комнате, широко размахивая руками. — На твоем счету так много смертей! А скольких угробила твоя мать, ей в этом нет равных?! О, скольких я удушил, многих еще и в зачатке, многих во сне, многих, не зная, большинство на картинах! Конечно же, мы не в ТОПе — там прочно закрепил свой воровской зад младший из нас! Твой брат убивает тысячами: он совсем не разбирается во лжи. Боюсь, что не все куклы обретают имена… — тушит в черной краске. — Они даже умирают безликими…

- Это то, что ты ему сказал? — я тушу сигарету в белой краске.

- Ты совсем меня не слушаешь! Он же, как и твой брат, не разбирается во лжи, совсем не разбирается! Я сказал ему разобраться.

- И как?

- Совладать со своим одиночеством и гнить как я, - он развел руки в стороны, хитро прищурился и расплылся в улыбке.

- Что это значит?

- То, что он ушел… — падает на кровать и собирает руки на груди. — Так далеко, как только мог! Он ушел в начало времени, он распался на лоскутки твоей куклы! Он стал мудрецом!

- Где его нашли?

- Нашел! Его нашел я! Нашел я его в лесу! — говорит громко и по слогам.

Я сажусь на пол и облокачиваюсь о спинку кровати. Подкуриваю сигарету.

- От чего он умер? — спрашиваю.

- Он замерз в позе Сократа, сын мой! Мы искали его в течении месяца, а он выжидал под толщей снега, чтобы предстать передо мной замерзшим Сократом, — тяжело вздыхает. — На самом же деле твой брат помог ему, как никто другой: Другу больше не приходится претворятся, будто он любит Молчаливую! Его не достать твоей матери. Впредь он насладиться чистым одиночеством, сполна! Предаваясь воспоминаниям о ножках…

Я передаю ему свою сигарету, он затягивается.

- Я также не умею лгать… только ты. Ты искусен во лжи! И потому я прошу тебя, — больше никого не осталось, — я прошу тебя, убей меня! — говорит мне Отец и тушит сигарету в красной краске.

Сигареты кончились. Антракт. Занавес.