так все время, от начала и до скончания времен. И еще, – говорил отец, немного помолчав, – там есть Любовь и есть Справедливость.

«Мы все начинаем свой путь в этом мире из одной точки и движемся в одном направлении, – подумал Странник и посмотрел на остывающий труп своего бывшего компаньона, – и разве не удивительно, в какие странные места нас заводит эта дорога?»

Впрочем, такой роскоши, как погрустить и подумать о смысле своего пути, Странник сейчас себе не мог позволить. Ему предстояло самое трудное – дорога назад.

Для того чтобы вернуться в Петерштадт, у Странника было несколько путей. От того, насколько правильно выберет он сейчас дорогу, зависела его судьба, и он это прекрасно понимал. Возвращение обратно той же дорогой не сулило ему ничего хорошего. Для того чтобы понять замысел своих противников, Странник тщательно обдумал все этапы своего пути и выделил два пункта, где он мог быть замечен стражниками: это были либо дом его учителя, Старого Гризли, вероятно находившийся под наблюдением, либо линейный корабль «Рутенбург».

Эти рассуждения привели его к мысли о том, что засады на него, Странника, разумно организовывать в Петерштадте и Нойнбурге; в любом из пунктов их с Большим Майком пути на Северо-Запад и в особенности на дороге, ведущей с перевала Шварценберг, на той самой дороге, на которой он сейчас стоял. Соблазнительно, конечно, было сложить все свои пожитки на воз и поехать на нем, управляя парой лошадей, но разум и опыт разведчика подсказывали ему, что этот воз непременно привезет его в подвал дома по адресу Кайзераллее, 2, где располагался Департамент Государственной Стражи. Поэтому, спрятав в лесу воз и отпустив лошадей, Странник взвалил на плечи торбу с флягами и из других вещей взял с собой только деньги – самую лучшую экипировку путешественника с тех пор, как человечество их придумало. Он двинулся строго на север, для того, чтобы через два дня, избегая дорог и минуя населенные районы, выйти к деревушке Фишердорф, расположенной на берегу озера Моритцзее. Путь его пролегал через заросшие лесом и густым кустарником склоны гор; несколько раз Страннику пришлось переправляться через лесные ручьи, очень холодные в это время года, однако полезные для того, чтобы запутать следы на тот случай, если его в течение ближайших трех-четырех дней будут преследовать со специально обученными собаками. Этот путь был самым трудным из возможных, и именно поэтому Странник и предполагал, что на нем маловероятна засада. В сущности, для того чтобы организовать засаду на этих лесистых склонах, Департаменту Государственной Стражи пришлось бы проводить войсковую операцию с привлечением не менее тысячи воинов.

Путь до Фишердорфа пешком и с грузом оказался утомительным, но на удивление спокойным. К концу второго дня пути Странник доел остатки хлеба и сала – самой портативной походной пищи, придуманной человечеством, и единственное, что оставалось у него в изобилии – это чистая родниковая вода. Проблема голода не особенно его пугала – самое позднее через сутки он предполагал появиться в рыбацкой деревне, где наверняка нашел бы кров, пропитание и возможности двигаться дальше. Его надежды оправдались на следующий день, в шесть часов пополудни, когда он, спускаясь с очередного склона, вышел из леса на берег большого и живописного озера Моритцзее, по праву называвшегося жемчужиной Северной Рутении. Своим названием озеро было обязано сказочному герою Моритцу, сражавшемуся в окрестностях озера со сказочным же чудовищем и победившему его. В полумиле от того места, где Странник вышел из леса, на берегу виднелись многочисленные рыбачьи лодки. Озеро славилось своей форелью, щуками, зеркальными карпами и сигами; окуней и плотву здесь никто за рыбу вообще не считал. Войдя в деревню, Странник представился бродячим торговцем Клаусом Штейнбергом, справедливо предположив, что никто не станет здесь проверять его документы. Так и вышло – уже через полчаса, потратив всего один золотой (большие деньги в этих местах!), он имел место для ночлега, застеленную свежими простынями постель и, сидя за простым деревянным столом, ел из такой же простой деревянной посуды уху, равной которой по вкусу он не встречал и в лучших трактирах Рутенбурга.

Это была двойная уха: сперва сваренная в котле на рыбной мелочи, которая затем выбрасывалась или отдавалась деревенским котам, затем – на судаках и сигах, и они-то уже оставались в котле; уха с репчатым луком и чесноком, добавленными в самом конце, за пять минут до готовности, с должным количеством соли и небольшим перца; уха, в которую за мгновение до снятия ее с огня влили рюмку шнапса и в которой потушили тлеющую головню от костра. Это была уха, поедая которую всякий человек мог себе с уверенностью сказать: «Да, жизнь прожита не зря!»

Утомленный и насытившийся, Странник провалился в блаженный сон и проспал целых семь часов кряду – роскошь, которую он считал одной из самых прекрасных и которую по роду своей деятельности он мог позволить себе так редко.

Утром следующего дня, солнце уже взошло над озером и блестело в его неподвижном зеркале, Странник проснулся и, поблагодарив гостеприимных хозяев, стал готовиться в путь. Походив по деревне около часа и разговаривая с рыбаками, он нашел такого из них, кто делал себе новую лодку и согласился отдать старую всего за тридцать золотых. При этом во время сделки и покупатель и продавец не переставали хитро и довольно прищуриваться. Старый рыбак прищуривался и улыбался оттого, что продавал за тридцать золотых лодку, которую никто из местных жителей не купил бы у него и за пятнадцать. Странник тоже улыбался, так как понимал, отчего улыбается старый рыбак, и ни капельки не возражал против того, чтобы быть таким образом облапошенным. Разумеется, кроме лодки были приобретены также и весла, и запас провизии дней на семь. Приобретая провизию на местном базарчике, Странник обратил внимание на стоявший с краю лоток торговца игрушками. Помимо обычных для этих мест глиняных свистулек в виде петушков, колокольчиков и вырезанных из дерева зверьков, на лотке лежала кукла. Это была довольно большая деревянная кукла с пучком соломы на голове, обозначавшим волосы, одетая в яркое ситцевое лоскутное платьице. Длиной кукла была более фута, а ценой – три серебряных монеты: это была самая дорогая игрушка, в связи с чем, по-видимому, ее никто до сих пор и не приобрел. Кукла понравилась Страннику, и он, не торгуясь, купил ее, сразу же спрятав в свою большую походную торбу.

Пройдя на веслах вдоль берега озера около пяти миль на восток, Странник нашел место, где из Моритцзее брала начало широкая и полноводная река Флюсс, несшая свои воды к морю и впадавшая в него десятью милями западнее Петерштадта. Удобно устроившись и не спеша выгребая на середину реки, пользуясь ее быстрым течением, он намеревался в течение пяти дней добраться до своего родного города. На его пути не было городов и больших деревень – берега Флюсса на большом протяжении представляли собой заболоченные низины, труднопроходимые и малопригодные как для жилья, так и для организации засад и постов. Прохладный воздух ранней осени уже прогнал комаров, бывших еще две недели назад проклятием здешних мест; в плавнях у берега плескалась большая рыба, а прибрежные заросли тростника были идеальным местом для обитания уток. Любой рыболов или охотник многое бы отдал, чтобы оказаться в этих местах на неделю, отрешившись от повседневных забот. К сожалению, у Странника эти заботы все еще были. Для того чтобы добраться до Петерштадта так, как они договаривались с Мустоффелем, ему оставалось еще десять дней…

Рэм Мустоффель вышел на ют флагманского линейного корабля. Утро было безоблачным и холодным, с запада дул легкий бриз, покрывая поверхность петерштадтской бухты мелкой рябью. Рэм задумчиво осмотрелся. Городской порт жил своей обычной жизнью, по набережной деловито прохаживались во всех направлениях портовые рабочие и мелкие чиновники, моряки торговые и военные. Утренняя набережная постепенно наполнялась деловитым гулом. Внимание Рэма привлекло какое-то яркое пятно у стенки набережной, ярдах в ста от кормы его корабля. Взяв подзорную трубу и направив ее на заинтересовавшее его пятно, Мустоффель увидел, что это деревянная кукла в пестром ситцевом платьице. Кукла была привязана тонкой бечевкой к одному из столбиков ограждения набережной, что не давало ветру и волнам отнести ее в сторону. Кукла покачивалась на волнах, ее волосы, сделанные из пучка соломы, намокли и растрепались. По-видимому, какой-то ребенок, играя на набережной, уронил свою игрушку в воду и не смог достать ее обратно, а веревка, на которой она была привязана, зацепилась за выступ ограждения. Рэм Мустоффель достал из кармана трубку и кисет с душистым табаком; тщательно набив трубку, раскурил ее, задумался.

Он уже давно не принадлежал себе. Особенно остро он ощущал это с того дня, как не стало Сноу и его соратников. Их гибель особым бременем легла на его, Рэма, плечи – ведь смыслом их жизни были «Волхвы», да и смыслом их гибели – тем более. Это означало, что смысл всей жизни его старших товарищей был