преподобный отец Гюнтер, находился сейчас в своем кабинете на первом этаже, недалеко от арки главного входа. Отец Гюнтер был ответственен за прием посетителей, но сейчас он был один и предавался благочестивым размышлениям. Поразмышлять было о чем: церковь переживала сейчас непростые времена и подвергалась несправедливым нападкам со стороны безбожников и откровенных еретиков. Началось это еще пять лет назад, когда злые люди из таможенного департамента, обуреваемые гордыней и алчностью, стали требовать от Святой Церкви уплаты таможенных пошлин на ввозимые в Империю товары. Никакие доводы самого Святейшества архиепископа и даже апелляции его к самому Крон-Регенту не давали должного результата. Притеснители все равно, несмотря на самые проникновенные увещевания, отказывались признавать табак и крепкие сорта алкоголя, ввозимые из-за границы, церковной утварью. Безбожники, не опасаясь Высшей Кары, безжалостно стали арестовывать и конфисковать имущество Святой Церкви, причиняя ей тем самым серьезный урон. Сам отец Гюнтер терял на этом от трех до пяти тысяч золотых ежегодно, и когда ему доводилось размышлять об этом, то на его челе лежала печать тяжелой нравственной муки. Беда, как известно, никогда не приходит одна. Подлые гонители истинной веры в этом году вновь показали свое безбожное естество, попытавшись получить государственный контракт на поставки вина для праздника Независимости. Испокон веку вино для всенародных празднеств и гуляний поставлялось в Империи церковью. Это было специально сделанное для этого случая церковное вино, которое, в отличие от обычного, обладало чудодейственной силой причастия и очищало души мирян. Богоугодный процесс пития этого вина прихожанами создавал тот особый, труднообъяснимый духовный контакт между человеком и Церковью. В сложившейся невыносимой ситуации архиепископу с большим трудом удалось отвоевать у администрации Крон-Регента лишь половину от прежних контрактов на поставки. Лично для отца Гюнтера это означало потерю еще восьмисот шестидесяти пяти золотых, и приступы отчаяния сменялись в его душе волнами смятения и тоски. Он не раз прибегал к испытанному средству – молитве, помогающей человеку смириться с земными горестями и обрести благодать, но и молитва помогала плохо, когда речь заходила о таких значительных суммах. Размышления подобного рода настолько поглотили святого отца, что он совершенно не заметил, как в его кабинет вошел посетитель.

Это был человек лет сорока пяти – пятидесяти, среднего роста, с чуть седоватыми волосами. Одет он был как простой мирянин – в ношенный уже не первый год сюртук, штаны из плотного сукна и стоптанные, но тем не менее – тщательно вычищенные сапоги из телячьей кожи. Свою запыленную шляпу он почтительно снял перед входом и держал сейчас в руках. Отцу Гюнтеру не понравилось, что простой мирянин прерывает его серьезные размышления о Вечном и Сокровенном, но Господь учил нас смирению, и он, благочестиво улыбнувшись, мягким голосом спросил:

– Кто ты и что привело тебя ко мне, Сын Мой?

– Святой Отец! – обратился к нему посетитель, предварительно склонив голову. – Я главный лекарь айзенвальдской лечебницы, и зовут меня Браун. Я обращаюсь к вам, так как исчерпал уже все иные возможности, и мне не у кого больше искать помощи. Я пришел просить не для себя, поверьте, мне ничего абсолютно не надо, кроме благословения Божия, но я пришел просить за страждущих, которых мне приходится врачевать. Положение дел в моей лечебнице просто чудовищное – у нас не осталось лекарств и материалов, чтобы лечить людей. Если бы Церковь смогла выделить хотя бы пять сотен золотых, разумеется – не мне на руки, а закупив лекарственные травы, микстуры, кое-что из инструментов – самый необходимый минимум – это облегчило бы страдания сотен людей! – Посетитель старался говорить спокойно, без эмоций, но периодически его голос начинал дрожать и срывался.

«Господь посылает мне еще одно испытание, на сей раз – в виде этого безумного посетителя-еретика! Господи! Дай мне силы вытерпеть все эти издевательства и не ослабеть в Вере своей!» – пронеслось в голове у отца Гюнтера. Он тем не менее не позволил гневу овладеть собой, а все тем же мягким и приятным голосом заговорил:

– Сын мой! Болезни, которые ты, как ты сам утверждаешь, лечишь в своей лечебнице, есть не что иное, как испытания, посылаемые нам Господом, дабы мы укрепились в Вере своей!

Отец Гюнтер при этих словах вспомнил про обострение геморроя, случившееся у него месяц назад и доставившее ему немало мучений, и подумал – насколько же глубока и правильна вот эта мысль, которую он только что высказал своему назойливому посетителю. Он продолжал:

– Не в лекарствах и инструментах лежит путь к исцелению тела, но в совершенствовании души человеческой. Только укрепившись в Вере, страждущие обретут здоровье и благодать. Для этого ни в коем случае не следует делать упор на различные отвары, микстуры и снадобья, которые готовятся к тому же аптекарями неясной веры. Нет! Обратите взоры свои к небу и там найдете ответы на вопросы, которые вас тяготят. Когда ваших больных в последний раз причащали?

Браун стыдливо потупил глаза и ответил, что в последний раз причащали страждущих в январе, что приход священника местной церкви для соборования и причастия стоит сто золотых, а это полумесячный бюджет его лечебницы.

– Вот видите! – назидательно сказал отец Гюнтер. – Вы ослабели в Вере и хотите при этом, чтобы вам явилось чудо исцеления! А так не бывает! Не бывает! Не зря Господь шлет все новые и новые болезни мирянам вашего прихода – он по-отечески дает вам знак, напоминание, чтобы вы одумались!

Браун вспомнил мальчугана, умершего этой весной от укуса змеи. Ребенок был при жизни добрым и благопорядочным, регулярно ходил в церковь и посещал церковную приходскую школу. При всей своей вере и всем воспитании Браун не мог поверить, что его ужасная смерть была «отеческим напоминанием». Он печально посмотрел на отца Гюнтера и тихо сказал:

– Простите, Святой Отец, что отвлек вас от важных дел и благочестивых мыслей. – Затем он, в нарушение общепринятой субординации и почтительности, надел на голову шляпу и вышел из канцелярии, так и не получив обязательного в таких случаях благословения…

Проводив Большого Майка, Странник некоторое время стоял на пороге хижины, наблюдая за тем, как воз, запряженный парой лошадей, удалялся на запад. Все еще отчаянно прихрамывая (рана на ноге все-таки была воспалена и болела), он направился вверх к ручью, где в течение двадцати минут промывал свою голень холодной и чистой водой. Затем, завязав ногу куском фланели, он вернулся в дом и начал деловито собираться в дорогу. Он взял с собой около двадцати ярдов крепкой пеньки, огниво и лампу с запасом свечей, походную торбу и две пустые кожаные фляги емкостью в галлон каждая. Идти предстояло недолго, менее суток, поэтому он не стал брать с собой запаса еды, ограничившись флягой чистой родниковой воды, – он был уверен, что в горах всегда сумеет пополнить ее запас. Еще раз выглянув на дорогу и не заметив ничего подозрительного, Странник двинулся в путь. Идти приходилось все время наверх, порой он преодолевал заросли кустарника и низкорослых елей, чьи ветви причудливо переплетались, однако он не торопился, и прогулка по лесу была скорее приятной, нежели утомительной. Лес практически не был еще затронут увяданием ранней осени – желтые листья на деревьях нигде не встречались, и только ночи, ставшие заметно холоднее, говорили о том, что сейчас на дворе начало сентября.

Ко второй половине дня он без труда нашел тропинку, указанную в документах Мустоффеля, и вышел по ней к заброшенному колодцу. С виду это был обыкновенный сельский колодец, сложенный из небольших валунов, скрепленных между собой глиной, как это было принято в этих краях. Конструкция была надежная, можно даже сказать – вечная. Странник заглянул внутрь и убедился, что в глубине колодца темнела вода – тот, кому пришла бы в голову мысль набрать здесь воды, мог бы сделать это без труда, так и не обнаружив секрета. Впрочем, в этих глухих местах колодцем на лесной поляне пользовались крайне редко. Странник обошел колодец вокруг и осмотрел его – как и было сказано в легенде, прилагавшейся к карте, рядом с колодцем было каменное кольцо, вросшее с годами в землю и, по-видимому, крепившееся к каменному же основанию. Внимательно осмотрев кольцо, Странник решил для себя, что им пользовались не менее двух месяцев назад – мох во многих местах был сорван и еще не успел вновь зарасти; было видно, что кольцо поднимали из грунта, чтобы привязать к нему веревку. Странник предположил, что это дело рук его предшественника, этого незадачливого кавалерийского офицера. Ему предстояло сейчас сделать то же самое. Подняв из земли кольцо, он крепко привязал к нему конец пеньки двойным узлом. Свободный конец был брошен в колодец. Поставив на край колодца лампу, Странник зажег в ней свечу и, взяв кожаный ремешок, за который лампа обычно подвешивалась под потолком, в зубы, начал аккуратно спускаться вниз.