смотрела на него. – Пожалуй, тебе надо попробовать. Знаю, это звучит странно, но все же может помочь. Вернись и скажи Хоуп все, что не сказала тогда.
Я утыкаюсь подбородком ему в грудь:
– Что ты имеешь в виду? Я должна вообразить, будто разговариваю с ней?
– Именно. Попробуй. Закрой глаза. – (Я подчиняюсь. Не вполне понимаю, но делаю.) – Готова?
– Да. – Я кладу ладонь ему на сердце и прижимаюсь виском к груди. – Правда, я плохо соображаю, что надо делать.
– Просто представь себя нынешней. Ты подъезжаешь к родному дому и останавливаешься напротив. Но мысленно нарисуй его таким, каким он был тогда, – объясняет Холдер. – Как в детстве. Ты помнишь, что дом был белым?
Я крепко зажмуриваюсь, смутно припоминая белый дом.
– Да.
– Хорошо. Теперь тебе надо найти ее. Поговори с ней. Объясни, какая она сильная. И красивая. Скажи все, что она хочет услышать. Все, что ты могла бы сказать
Я освобождаю голову от лишних мыслей и пытаюсь последовать его совету. Представляю себя нынешней и что случилось бы, если бы я подъехала к тому дому. Скорее всего, на мне был бы сарафан, а волосы я завязала бы в конский хвост, поскольку очень жарко. Я уже почти чувствую солнце, бьющее через лобовое стекло и греющее кожу.
Я заставляю себя выйти из машины и перейти улицу, хотя мне не хочется идти к тому дому. Сердце сразу же начинает биться сильней. Я не уверена, что хочу видеть ее, но делаю то, что предлагает Холдер, и продолжаю шагать вперед. Вот я вижу боковую часть дома и сразу же замечаю ее. Хоуп сидит на траве, обхватив колени. Она плачет, опустив голову, и это совершенно разбивает мне сердце.
Я медленно подхожу к ней и, немного выждав, осторожно опускаюсь на землю, не в силах оторвать взгляд от этой хрупкой маленькой девочки. Когда я сажусь на траву прямо перед ней, она поднимает голову и смотрит на меня. Сердце сжимается, потому что взгляд ее темно-карих глаз совершенно безжизненный. В них совсем нет радости. Я пытаюсь улыбнуться, так как не хочу, чтобы она увидела, насколько задевает меня ее боль.
Я протягиваю к ней руку, но замираю в нескольких дюймах от нее. Она пристально смотрит печальными карими глазами на мои пальцы. У меня дрожат руки, и она это видит. Может быть, поняв, что я тоже напугана, она проникается ко мне доверием. Вскинув голову еще выше, она тянет ко мне свою ручонку.
Я гляжу, как моя детская рука держит мою теперешнюю, но мне этого мало. Я хочу забрать у нее всякие боль и страх.
Вспоминая слова Холдера, я смотрю на нее и, крепко сжимая ее руку, откашливаюсь.
– Хоуп. – Она все так же терпеливо смотрит на меня, пока я набираюсь храбрости заговорить с ней… Сказать все, что нужно. – Ты знаешь, что ты самая храбрая девочка на свете?
Она качает головой и упирается взглядом в траву.
– Нет, я не храбрая, – тихо и убежденно возражает она.
Я беру ее вторую руку и заглядываю в глаза:
– Да, храбрая. Ты невероятно храбрая. И ты выдержишь все это, потому что у тебя щедрое сердце. Сердце, которое способно сильно любить жизнь и людей. И ты красивая. – Я прижимаю ладонь к ее груди. – Вот оно. У тебя прекрасное сердце, и однажды кто-то его полюбит, как оно того заслуживает.
Она забирает у меня руку и вытирает глаза:
– Откуда ты все это знаешь?
Я наклоняюсь к ней и заключаю ее в объятия. Она в ответ обнимает меня за шею. Я шепчу ей на ухо:
– Знаю, потому что мне пришлось вытерпеть то же, что и тебе сейчас. Знаю, как ты страдаешь оттого, что папа делает с тобой, потому что со мной он делал то же самое. Я знаю, как сильно ты его за это ненавидишь, но знаю также, что ты очень его любишь, потому что он твой папа. И это правильно, Хоуп. Правильно любить все хорошее в нем, потому что не такой уж он плохой. И правильно ненавидеть в нем то плохое, что мучает тебя. Только обещай, что никогда не будешь чувствовать себя виноватой. Обещай, что никогда не станешь винить себя. Это не твоя вина. Ты всего-навсего маленькая девочка, и не твоя вина, что жизнь у тебя вышла такой трудной. И как бы ты ни хотела забыть то, что случилось с тобой, и стереть из памяти эту ее часть, я хочу, чтобы ты помнила.
Я чувствую, как дрожат ее руки и она тихо плачет у меня на груди. От ее слез я тоже начинаю плакать.
– Я хочу, чтобы ты, несмотря на все беды, помнила, кто ты такая. Потому что все эти гадости не ты сама. Это просто то, что происходит с тобой. Ты должна понять, что вещи, происходящие с тобой, и ты сама не одно и то же. – Я осторожно приподнимаю ее
