Я, конечно же, знал, что это выдумка, но, сидя за кухонным столом и уплетая коврижку, я рассказал об этом взрослым так, словно бы твердо в это верил.
Бабушка воскликнула:
— Какая прелесть!
А папа сказал:
— Солнышко, если ты хочешь, чтобы на книге было твое имя, тебе придется написать ее самому.
Медсестра Эта стояла на страже у моей двери, а я копался в груде валявшихся на ковре предложений кредитов и флаеров «Домино-пиццы». Никакой важной почты не было, да я ее и не ждал. На самом деле я приехал вовсе не для того, чтобы проверить почту.
Я прошел по полутемному прохладному холлу, мимо кухни. Вымытые банки от моего спецпроекта стояли на сушилке. В гостиной тоже были банки, аккуратно составленные вдоль стены. Как договорились, без моего разрешения ничего не выкинули.
Ковер был вычищен, и в воздухе стоял слабый запах свежей краски.
Я взял с деревянного столика тетрадь формата А4 в линейку. Пролистав ее, я выдрал исписанные страницы — у меня не было желания их перечитывать. Я боялся, что меня снова засосет. Примерно четверть оставалась чистой, и этого должно было хватить. Мама принесла мне блокноты для рисования, но переводить хорошую бумагу на писанину не хотелось. Понимаете, я решил начать записывать то, что вижу. Просто наблюдения: как выглядят медсестры и санитары, нет ли у них кривых желтых зубов, вылезающих изо рта, и все такое. На случай, если я когда-нибудь захочу написать об этом по-настоящему. Хотя в психбольнице надо быть с этим делом поосторожнее, как сказал мне Свин. Это от него я узнал про зацикленность на письме, но в то время мы с ним еще не были знакомы.
Надо сказать, что я пришел и не за тетрадью.
То, что мне было нужно, осталось в спальне. Ну, я, по крайней мере, на это надеялся. Запах краски здесь ощущался сильнее. Мне не очень приятно думать о том, что чувствовал мой отец. Один в моей комнате, молча закрашивающий безумие, которым я исписал все стены. Мама, конечно, предложила поехать с ним и помочь, но он отказался. Наверное, он сказал, что все не так страшно. Просто мазнуть в паре мест — вот и все. А она пусть лучше съездит повидается с родителями. Он сам справится.
Через маленькое окошко в комнату почти не проникал дневной свет. Я щелкнул выключателем. И тут я увидел, что он сам тоже кое-что написал. Не могу утверждать наверняка, но готов спорить на любые деньги, что это был первый и единственный раз, когда мой отец написал что-то на стене. Вы его не знаете, но, наверное, много раз встречали таких людей. Есть люди, которые пишут на стенах, и есть такие, которые не пишут. Даже в общественном туалете или на телефонной будке. Мой отец из тех, которые не пишут.
Но рядом с выключателем была надпись. Она предназначалась не для меня. Я уверен, потому что он ее закрасил, когда пришел в следующий раз положить второй слой. И он не мог знать, что меня отвезут домой, чтобы проверить почту. Я пробежал пальцами по словам, написанным шариковой ручкой. Там было:
Я плохо соображал из-за успокаивающих таблеток, но все равно сердце у меня сжалось. Я чувствовал его боль. И боялся, что он ошибается.
Я торопливо обшарил ящики комода. Надо было убираться отсюда как можно скорее.
— Все в порядке? — спросила медсестра Эта.
Я практически сбил ее с ног, так быстро я выскочил из комнаты.
— Я готов. Извините. Мы можем идти?
Она посмотрела на один-единственный пластиковый пакет, который я прижимал к груди.
— Это все, что ты берешь с собой?
— Да. Спасибо, что съездили со мной. Идем?
— Конечно. Но может быть, стоит…