Я чувствовал ее дыхание.
Она меня не видела, потому что я сидел, прижавшись спиной к двери, внимательно прислушиваясь. Ну и если уж вас, Дениз Лавелл, это так интересует, могу ответить, что выходные я провел не слишком хорошо. Дело в том, что у меня случился приступ жалости к себе.
Бабушка Ну меня за это ругает. Она говорит, что пользы от этого никакой. Надо быть благодарным за самые простые вещи: за вкусную еду или прогулку на свежем воздухе. Она, конечно, права, я знаю. Но гораздо легче радоваться вкусной еде, если есть кого попросить передать тебе кетчуп. Несмотря на все наши планы Джейкоб прожил со мной очень недолго. Месяца четыре или пять.
Мы не встретили вместе Рождество и не отпраздновали наши восемнадцатые дни рождения. Я знаю, глупо придавать значение таким вещам. Я сам во всем виноват.
Я должен написать, почему он съехал.
Но у правды есть много разновидностей. Если мы встречаем человека на улице, отводим взгляд, а потом снова смотрим на него, он может выглядеть точно так же, чувствовать то же, думать о том же, но субатомные частицы, составляющие наши тела, уже разлетелись прочь со скоростью света. Теперь это совсем другой человек. Все постоянно меняется.
Правда меняется.
Вот три разных правды.
Тук
ТУКТУКТУК
Правда № 1
У меня тогда не было кресла. Без него гостиная казалась просторней, а Джейкоб, скрючившийся на ковре в пыльном свете под окном, наоборот, выглядел очень маленьким. Он зарылся лицом в ладони. Не могу сказать, как долго он так просидел, но мне кажется, что довольно долго.
Я отсыпался после ночной смены и все еще прижимал к себе свою подушку. Это был подарок бабушки Ну и деда, они купили ее в дорогом магазине «Джон Льюис». Она помогала от плохих снов, которые стали преследовать меня наяву, так что иногда мне приходилось специально отрезать кусочек кожи ножом или совать руку в пламя зажигалки, чтобы убедиться, что все происходит в реальности.
Я не могу говорить за Джейкоба, но когда я вспоминаю это сейчас, мне кажется, дело было не только в его маме. Ему стало трудно со мной.
Мы не разговаривали. Был слышен только проникавший в окно шум уличного движения. Обычно его замечаешь лишь тогда, когда в комнате висит молчание, которое надо чем-то заполнить.
Казалось, он меня не замечает, но через какое-то время он сказал:
— Ее снова усадили так высоко, что она не смогла держать голову.
— Надо попробовать с ними поговорить.
— Да не в этом дело.
Каждый раз к ней присылали разных людей, и из-за этого возникали проблемы. Никто из них не знал миссис Грининг и как за ней ухаживать.
— А хуже всего — волосы, — сказал он.
Я прокручивал разговор в голове много раз. Я представлял, что ответил как-то по-другому, и тогда его слова тоже менялись. Я перемещал память по квартире, как мебель или картину в раме.
— Как называются эти штучки, как у маленьких девочек?
— Что?
— Ну, прическа такая.
— Не знаю. Косички?
— Да, точно.
Обычно волосы миссис Грининг расчесывал я, а в это время Джейкоб заваривал чай или готовил лекарство. И мыл ей голову обычно тоже я. У нее была для этого специальная подставка, как в
