Дежурный администратор что-то промямлил о заблаговременном бронировании, однако Габриель сумел уговорить его и получил тот же роскошный номер, в котором они с Джулианной праздновали свою первую ночь близости. Альтернативой поездке сюда была бы новая программа психологической реабилитации, но Габриель был убежден: его душевная связь с Джулией окажет на него более благотворное воздействие.

Он входил в номер, наполовину убежденный, что увидит ее или хотя бы знаки ее присутствия. Скажем, оранжевые туфли на высоком каблуке, небрежно заброшенные под кофейный столик. Шелковое платье, озерцом расположившееся на полу возле пустой стены. Пара черных чулок со швом, брошенных на незаправленной кровати.

Естественно, ничего подобного он не увидел.

После относительно благотворного сна и душа Габриель позвонил своему давнему другу dottore Витали, работавшему в Галерее Уффици. Они встретились за обедом. Говорили о новой заведующей кафедрой Данте в Гарварде. Разговор коснулся и Джузеппе Паччиани. В отличие от Габриеля Паччиани был вызван в Гарвард для собеседования и даже читал там пробную лекцию. Габриель с некоторым удовлетворением узнал, что лекцию флорентийца сочли неудовлетворительной. Слабое утешение, но все же утешение.

На следующий день Габриель решил отвлечься от своих тягостных дум, занявшись тем, что доставляло ему удовольствие. Он позавтракал на открытом воздухе, прогулялся по набережной Арно, довольно много времени провел у своего портного, которому заказал черный костюм. Потом около часа бродил по обувным магазинам, подыскивая ботинки, которые бы соответствовали будущему портновскому шедевру. Портной в шутку сказал, что костюм удастся на славу и Габриель может в нем хоть жениться. Итальянец смеялся своей шутке, пока Габриель не поднял левую руку и не показал ему кольцо.

— Я недавно женился, — к немалому удивлению портного, пояснил он.

В какие бы кварталы и уголки Флоренции ни забредал Габриель, его всюду подстерегали воспоминания о Джулии. Он стоял на мосту Санта-Тринита, крепко прижимая к груди эти сладостные и грустные воспоминания, зная, что они предпочтительнее химических заменителей.

В один из поздних вечеров, слегка пьяный, Габриель брел мимо Флорентийского собора, повторяя путь декабрьской прогулки с Джулианной. Его терзал момент их расставания. Габриель и сейчас видел ее лицо и слышал ее упрек в «траханье на прощание». В тени шедевра Брунеллески он вдруг заметил нищего, показавшегося ему знакомым.

Габриель приблизился.

— Подайте монетку старику, — по-итальянски выкрикивал нищий.

Габриель подошел еще ближе, недоверчиво глядя на попрошайку. В нос ударил запах немытого тела, перемешанный с запахом спиртного, однако Габриель заставил себя подойти почти вплотную. Да, это был тот самый нищий, щедро одаренный Джулией в декабре. Габриель остановился.

Он ощупью достал бумажник и, не глядя на достоинство купюр, вытащил несколько бумажек, держа их перед стариком.

— Я видел тебя в декабре прошлого года. Ты все еще здесь, — на почти безупречном итальянском сказал ему Габриель.

Нищий жадно глядел на деньги.

— Я здесь каждый день. Даже в Рождество.

Габриель помахал деньгами:

— Моя fidanzata тоже давала тебе деньги. Ты назвал ее ангелом. Помнишь?

Не сводя глаз с купюр, старик улыбнулся беззубым ртом и покачал головой:

— Во Флоренции много ангелов, а в Ассизи — и того больше. Видно, Господь благоволит тамошним нищим. Но мой дом — здесь.

Старик осторожно протянул руку, все еще сомневаясь, что Габриель действительно отдаст ему деньги.

Габриель представил лицо Джулии и услышал, как она с состраданием говорит о нищем, встав на его