и с очень доброй улыбкой. — Она выдвинула стул и похлопала по нему.
— Спасибо, — пробормотала я и опустилась на сиденье.
Мне хотелось смотреть всем в лицо и в то же время никуда не смотреть. Я то сцепляла руки на коленях, то садилась на них, всячески стараясь не дергаться, как девчонка.
Матильда представляла женщин, и голос ее доносился словно издалека, сквозь вату. Мой взгляд переходил с лица на лицо, задерживаясь, когда я пыталась запомнить имя. Я заметила, что все они были весьма хороши собой, но по-разному, каждая на свой лад.
Бернис, красноволосая чернокожая женщина, была маленькая и пышная. И молодая — лет, наверное, тридцати. Две блондинки: Дафна, высокая, с прямыми длинными волосами, и Джулия с веселыми кудряшками. Курчавая, с ангельским лицом брюнетка Мишель восторженно приложила ладони ко рту, как будто я выкинула замысловатое коленце. Она подалась через стол и что-то шепнула сидевшей напротив загорелой, атлетического сложения особе в спортивном костюме, которую звали Бренда. Ее соседкой была Рослин с длинными золотисто-каштановыми волосами. Таких больших карих глаз я в жизни не видела. Две сидевшие рядом латиноамериканки были двойняшками. Мария смотрела решительно. Марта казалась более безмятежной и открытой. Именно теперь я заметила у всех женщин уже знакомые мне золотые браслеты с подвесками.
— Ну и наконец, рядом с вами — Амани Лакшми, старейший член Комитета. Она была моей наставницей, а я буду наставницей для вас, — сказала Матильда.
— Очень рада познакомиться, Кэсси, — произнесла Амани с легким акцентом и протянула мне тонкую руку. Я увидела, что у нее одной было два браслета, по штуке на каждом запястье. — Прежде чем мы начнем: есть ли у вас вопросы?
— Кто эта женщина на портрете? — услышала я собственный голос.
— Каролина Мендоса, сделавшая все это возможным, — ответила Матильда.
— И продолжает делать, — добавила Амани.
— Да, это правда. Пока у нас есть ее картины, есть и средства на содержание С.Е.К.Р.Е.Т. в Новом Орлеане.
Матильда рассказала, как познакомилась с Каролиной более тридцати пяти лет назад, когда работала в городском управлении по делам искусства. Каролина, художница, родилась в Аргентине, которую покинула незадолго до военного переворота, положившего конец свободе творчества и самовыражения для художников и феминисток. Они познакомились на художественном аукционе. Каролина только начинала выставлять свои работы — большие яркие полотна и фрески, нехарактерные для женского творчества того времени.
— Это ее картины? И те, что в приемной? — спросила я.
— Да. Именно поэтому у нас так строго по части безопасности. Каждая стоит миллионы. В запаснике Особняка есть и другие.
Она поведала, как они с Каролиной стали общаться, что поначалу удивляло Матильду, так как она уже давно не обзаводилась новыми подругами.
— У нас не было секса, хотя говорили мы о нем ужасно много. Спустя какое-то время она прониклась ко мне достаточным доверием, чтобы открыть мне доступ к своему тайному миру, где женщины собирались, чтобы обсудить самые сокровенные желания и фантазии. Не забывайте, в то время не было принято открыто высказываться о сексе. Не говоря уж о том, что он вам нравится.
По словам Матильды, сперва это был неформальный кружок художниц и местных оригиналок, которых в Новом Орлеане всегда хватало. Большинство были одиноки, некоторые остались вдовами, но попадались и давно замужние — некоторые, по их утверждению, даже были счастливы в браке. В основном успешные, перешагнувшие тридцатилетний рубеж. Но в браке и жизни им чего-то недоставало.
Матильда стала эксклюзивным художественным агентом Каролины, и вскоре цены на ее работы взлетели до небес. Несколько полотен было куплено американской женой ближневосточного нефтяного шейха за десятки миллионов долларов. Матильда приобрела Особняк с участком, а на оставшиеся средства