Раненый лежал в постели. Вся правая сторона его тела пульсировала отчаянной болью. Временами ему казалось, что в его плоть снова и снова вонзается клинок, да еще и поворачивается в ней.

— Виски не помогает, — заметил он.

— Доктор Мадлтон говорит, что надо справиться с инфекцией, — сказал Коутс.

— Я говорю не об инфекции, идиот, а о боли!

Коутс обиженно покосился на хозяина и ничего не сказал, а Джеймс мысленно выругался. Уж верный камердинер здесь точно ни при чем. Было стыдно признать, как сильно он страдает от боли. Джеймс всегда считал себя сильным — и телом, и духом — и был уверен, что умеет справляться с болью. Он регулярно тренировался у Джентльмена Джексона, не раз вел поединки с профессиональными боксерами и со своим большим, сильным и совершенно безжалостным коллегой Энтони Стивенсом. Он не понаслышке знал, что такое разбитый нос, синяк под глазом и сломанные ребра. Но эта боль не могла сравниться ни с чем. Ее не уменьшало ни виски, ни опий.

— Доктор Мадлтон скоро придет, ваша светлость. Я поговорю с ним о более сильной микстуре.

Джеймс наблюдал, как Коутс хлопочет по хозяйству. Он достаточно хорошо изучил старого преданного слугу, чтобы понимать: он сильно встревожен. Камердинер знал, что хозяин ненавидит обращение «ваша светлость», и никогда его не использовал, разве что с юмором или когда они были на людях. Или когда он сильно нервничал. И если Коутс ничем не мог помочь хозяину, он суетился вокруг, даже не имея никаких дел.

Вот и сейчас он поправил шторы, которые и без того были в идеальном состоянии, долил воды в почти полный стакан и принялся поправлять подушки.

— Какой сегодня день, Коутс?

— Воскресенье, ваша светлость.

Джеймс нахмурился.

— Выходит, я в постели уже неделю?

— Да.

— Преступника поймали?

— Нет. Констебли обыскали все вокруг, но безрезультатно. Сейчас они присматривают за путешественниками в гостиницах Хартфордшира.

Было бы легче, располагай они описанием преступника, но ни Бобби, ни герцог его не рассмотрели. Все, что успел заметить Джеймс, пока они дрались за обладание пистолетом, — это светлые волосы мужчины, но у половины мужского населения Сент-Олбанса волосы такого же цвета.

У Джемса снова разболелась голова.

— Лихорадка возвращается ночью, да?

Коутс прекратил взбивать подушки и заглянул в глаза хозяину.

— Она возвращается раньше, чем наступает ночь. Температура начинает подниматься после полудня и держится всю ночь.

Джеймс сделал попытку подвигать ногами. Конечности подчинялись плохо, но боль в боку беспокоила намного сильнее, чем дискомфорт во всех остальных частях тела.

— Я скажу миссис О’Брайен, чтобы она приготовила ячменный отвар, — сказал Коутс. — Моя мама всегда говорила, что ячменный отвар укрепляет тело.

Когда Джеймс посмотрел на Коутса, его лицо неожиданно расплылось перед глазами. Джеймс моргнул и снова открыл глаза. Он мог бы поклясться, что верный камердинер выглядит в точности так же, как достопочтенный судья Бернард Батуэлл из Олд-Бейли. Те же глаза-бусинки, нос картошкой, такая же коренастая фигура. Даже белые волосы были такими же, с той разницей, что судья носил парик, а Коутс был натуральным блондином.

— Коутс, а ты, случайно, не родственник судьи Батуэлла?

— Нет, ваша милость, а почему вы спрашиваете?

— Я только сейчас заметил, как сильно ты на него похож. Он председательствовал на моем последнем уголовном процесс, когда рассматривали дело Пампкина О’Дула, и его внешность еще свежа в моей памяти.

— А разве судья Батуэлл не меньше пяти футов ростом, ваша светлость?

— Совершенно верно, Коутс, — усмехнулся герцог.

Но когда камердинер выпрямился в полный рост, Джеймс понял, что сравнение вовсе не польстило ему.

— Мой рост шесть футов один дюйм, ваша светлость.

— Но прочее сходство! У тебя даже в точности такая же, как у него, родинка размером с шиллинг на левой щеке. Посмотри в зеркало, Коутс!

Тот не стал смотреть в зеркало, а лишь нахмурился, потрогал лоб хозяина и быстро отошел от кровати.

— Я взгляну, не приехал ли доктор Мадлтон.

— Только не этот неуклюжий кровосос! — закричал Джеймс. — Я больше не подпущу его к себе с этими чертовыми пиявками. После них я чувствую себя еще хуже — вялым и выжатым как лимон.

— Но, ваша светлость…

Джеймс повелительно взмахнул рукой… во всяком случае, он надеялся, что жест получился повелительным.

— Все! Убирайся! Я устал.

Герцогу показалось, что не успел он закрыть глаза, как дверь снова распахнулась, ударившись о стену. Вошел доктор Мадлтон в сопровождении Беллы и Коутса.

— Ах, Белла, я не видел тебя уже много дней, — сказал Джеймс.

— Она была здесь час назад, ваша светлость, — вмешался Коутс.

Джеймс не обратил внимания на реплику слуги. Он во все глаза смотрел на Беллу. Она была, как всегда, красивой. Каштановые локоны обрамляли тонкие черты лица. Только оно было очень бледным, а под изумрудными глазами залегли тени. Она выглядела усталой — почти такой же усталой, как он. Герцогу хотелось, чтобы она села рядом с ним и почитала ему вслух. Он смутно помнил, что раньше она вроде бы