смог что-то сказать. — Он способен делать сломанное целым, восстанавливать сгнившее и заржавевшее, независимо от того, насколько далеко распространился порок, и устранять бесплодие хоть почвы, хоть женщины.
Иткламмерт Кардасса пожал плечами.
— Это, конечно, хорошо, но у меня есть кузнецы, которые куют новые мечи, когда старые ломаются, и…
— Господин, — истово воскликнул Баретос. — Каждый из Мировых Камней сам по себе обладает великим могуществом. Держа в руке Хайлимм, волшебник может творить все известные ему заклинания вплоть до самого смертного часа, не задумываясь о поиске подпитки для магии или о необходимости жертвовать своими собственными силами. Вам доводилось видеть, как мы разжигали костры, чтобы огонь придал силу нашим заклинаниям, и как после сотворения всего лишь одного волшебства пламя, вздымавшееся выше человеческого роста, в считанные мгновения превращается в холодный пепел. Так вот, тому, кто обладает Дваериндимом или хотя бы любой из его частей, ничего этого никогда не потребуется.
Барон кивнул, на его лице вновь мелькнула тень улыбки.
— А-а, это кое-что объясняет, — пробормотал он.
— Тот, кто владеет любым из Дваеров, может стоять на жарком солнцепеке или даже в самом сердце бушующего пожара и оставаться невредимым, а также смеяться чуть ли не над всеми возможными заклинаниями, — быстро вмешался Убунтер. — Он может не бояться ни отравы, ни заразы: ему достаточно погрузить Камень в воду, которую он пьет.
— Хайлимм может на один день в году превращать старика в молодого и бодрого человека, — добавил Баретос, — все Дваеры могут светиться ярче десятка факелов, а если человеку удастся получить два, а то и три Камня, то в его распоряжении окажутся еще более могущественные силы.
— Вы описываете мне игрушки волшебников, — холодно сказал барон Кардасса. — Или же то, что вам хотелось бы делать… ведь вы оба владеете кое-какими умениями магов. Наверно, вы именно поэтому так хотите наложить лапы на Мировой Камень?
Оба старца нервно уставились на него, но ничего не ответили. Баретос облизал губы.
Барон улыбнулся и снова поднял скипетр. Их молчание послужило для него ясным ответом. Он ударил в гонг и объявил:
— Примите мою благодарность, вы оба. Теперь можете отправиться на кухню — там вас накормят. Кардассе вы нужны здоровыми. В ближайшие дни мне могут потребоваться даже те волшебники, которые не могут творить заклинания без костра.
Пока Баретос и Убунтер с совершенно одинаковым выражением лиц смотрели на него, прилагая все силы, чтобы проглотить оскорбление, хотя ни того ни другого почти невозможно было заставить что-то делать совместно со своим собратом по профессии, на звук гонга прибежал один из стражников.
— Скажи слугам, чтобы мне подали завтрак, — велел барон, — и передай Роэглару: пусть собирает людей. Мы выедем сразу же, как только они будут готовы. Нужно осмотреть границы; к тому же пора немного померяться силами кое с кем из наших соседей.
Как только воин, кланяясь, удалился, барон бросил на стол свой скипетр и поднялся с места. Оба старца вскочили и тоже принялись кланяться, причем Убунтер проделал это с таким рвением, что кресло, на котором он сидел, с грохотом упало. Никто в этой суматохе не заметил, что от щели между гобеленами, которой немного раньше воспользовался барон, удаляется висящий в воздухе глаз, внимательно следивший за всем разговором, а пронзительный голос Убунтера, рассыпавшегося в извинениях, заглушил чуть слышный скрип: дверь, за которой начинался коридор, ведущий в опочивальню и личную столовую барона, открылась и закрылась.
Два заспанных с виду торговца, выйдя еще до рассвета, зачем-то направились в один и тот же район Аделна. Беззвучно шагая в мягких сапогах по мокрой и грязной брусчатке, они с разных сторон свернули в узкий проход между штабелями бочек, чуть не столкнулись, зацепившись в темноте друг за друга плечами, и, выругавшись чуть ли не одними и теми же словами, схватились за рукоятки коротких мечей.
Оба человека были седовласы, одеты в длинные куртки, наподобие туник с рукавами, обычной одежды торговцев Дарсара, на поясах у них висели простые, но массивные мечи, причем явно не для красоты. Да и разговорились мужчины гораздо быстрее, чем это делают малознакомые купцы, хотя улыбались друг другу они не слишком приветливо.
— Какое ясное утро, — заявил один из них, окинув взглядом грязный проулок, будто рассчитывал найти там подтверждение своим словам.
— Вы совершенно правы, — согласился второй, оглядывая собеседника с головы до ног. — Прекрасное утро для того, чтобы купить рыбы, если, конечно, она вам по вкусу.
— Клянусь Троими! Я как раз шел к пристаням, чтобы купить немного на сегодня! — с такой радостью, будто ему сообщили о крупном наследстве, ответил первый, и, как бы нечаянно склонившись к уху собеседника, прошептал: — Ну что, еще не пора?
— Пока нет, — еще тише ответил второй, — Скоро должны начать раздавать вино, которое я доставил в казармы вчера вечером. Дождитесь моего сигнала: я протрублю в рог.
И как будто в ответ на его слова оглушительный рев охотничьего рога, раздавшийся совсем рядом, сотряс не слишком ароматный воздух припортового проулка. Оба собеседника застыли в изумлении.
— В чем… — заговорил один из них, но тут из бочки, стоявшей прямо у него за спиной, поднялся сенешаль Аделна и со зверской силой взмахнул тяжелой булавой.
«Как же мало времени и усилий требуется для того, чтобы вышибить мозги у пары человек», — сказал себе Пресгур, выбираясь из бочки. У него под ногами, издавая стихающие стоны, слабо подергивались два тела.
— Я благодарен вам, глупые лисы Серебряного Древа, за то, что вы всегда приводите нас к своим друзьям, — довольным тоном произнес он, глядя на один из трупов. Затем перевел взгляд на другой и добавил: — Когда в следующий раз соберешься отравить вино, не пользуйся для этого миндальным корнем — у солдат в нашем Аделне пока еще остались языки, чтобы почувствовать вкус!
Из многочисленных дверей по всей длине проулка начали появляться люди с обнаженными мечами в руках. Пресгур склонился над трупом шпиона Серебряного Древа, отцепил от пояса не нужный ему больше охотничий рожок и приказал стоявшим поблизости:
— Сволоките эту падаль в Ястребиную башню. Получив свежую кровь, наш господин волшебник сможет заготовить пару-другую сюрпризов для хитроумных магов Серебряного Древа.
Утро было уже в разгаре, и деревья вокруг озарились ярким солнечным светом, но настроение Хоукрила от этого нисколько не улучшилось. Он продолжал с мрачным видом отдирать сухие ветви от древесных стволов и швырять их на непрерывно увеличивавшуюся в размерах кучу валежника. Но все это занимало
Его совершенно не заботило, что кто-нибудь может услышать треск ломающегося хвороста или что чьи-то недружелюбные глаза увидят огонь и дым костра, который он разводил: он твердо знал, что если в ближайшее время не разожжет огонь, его валявшиеся без сознания спутники, трое из Банды Четырех, превратятся в трупы. Они лежали, словно три кучки мокрого тряпья, в низинке возле следующего поворота реки, куда он, выбиваясь из последних сил, приволок их по отмелям и через лес с той каменной гряды, о которую разбилась лодка.
Из всего имущества у четверых путников осталось лишь то, что было на них надето, да еще какие-то мелочи, которые Хоукрил притащил с собой в карманах, а пойти к лодке в четвертый раз у него уже не было сил. Когда он побывал там в последний раз, лодочника уже кольцом окружили вороны, они громко переругивались, сидя на обломках фальшборта и мачты, со всех сторон собирались мерзко жужжавшие мухи, и воин из Черных Земель совсем не хотел, чтобы что-нибудь из этой гадости полетело вслед за ним сюда.
Латник давно уже должен был свалиться от усталости, но железная воля помогла ему не только держаться на ногах, но и собрать хворост, уложить его и высечь кремнем искру. Когда он опустился на колени, чтобы раздуть огонек, голова у него ощутимо закружилась: перед самым крушением кто-то здорово
