– Суи, откуда ты знаешь?

Я обернулась. «Что?» – Суи с отсутствующим видом смотрела на меня. На солнце это была совершенно невзрачная девушка, усыпанная гречневой шелухой веснушек.

– Я говорила что в голову взбрело. Ты плачешь? Прости меня.

Она прикоснулась ладонью к моей щеке. Так жарко, что закружилась голова.

– Ничего. Просто кое-что вспомнила, – сказала я.

Суи снова сидела сбоку, положив ладонь мне на колено. Она жмурилась на солнце и молча глядела на реку.

Под такими жаркими лучами может случиться все что угодно, как только что случилось.

Я тоже стала глядеть на реку. Если смотреть пристально, кажется, будто бы ты плывешь. В прозрачной воде виднелись рыбы. Под руками дышала трава.

– Прости меня, – еще раз сказала Суи и, повернувшись ко мне, улыбнулась. Озаренное улыбкой, ясное, радостное, как у детей, лицо.

Я встретилась с мамой. Не видела ее два месяца.

Внезапно она позвонила: «Пообедаем завтра вместе?» После нас с сестрой мама больше не рожала. Ее муж (у меня о нем самое общее представление, нам не довелось жить вместе) работал главным редактором одного журнала. Он женился первый раз, детей у него, естественно, не было. Они уговаривали меня жить вместе, но я отказалась. Иногда раскаиваюсь в этом, иногда чувствую себя виноватой. Раскаиваюсь, когда мне кажется, что чем позже становишься самостоятельной, тем лучше. Чувствую себя виноватой, когда слышу по телефону грустный мамин голос.

Было время ланча, ресторан переполнен. Я опоздала минут на десять. Мама сидела одна и пила чай. На ней был темно-синий костюм, накрашена в самый раз. Она смотрела в окно и выглядела почему-то как вдова, но это у нее уже давно.

– Мама, – позвала я.

Она обернулась и заулыбалась.

– Ты похудела, – сказала я за едой.

– Пожалуй. Летом из-за жары почти ничего не ем.

– Вся в делах?

– Да. После ланча меня ждет заказчик, – мама улыбнулась. Конечно, она постарела с тех пор, как мы жили вместе. Я живу так, словно времени нет, и всякий раз, когда встречаюсь с мамой, меня словно машина времени переносит в неизбежное будущее. Благодаря изменениям в мамином облике я впервые осознала течение времени.

– Работаешь переводчиком?

– Иногда приходится. Утомительная работа в моем возрасте, я все чаще стала от нее отказываться.

– А письменные переводы?

– Ими в основном и занимаюсь.

– Это надолго.

– Почему?

– В последнее время я тоже много перевожу. Затягивает.

Мама сказала:

– Мне кажется, ты для переводов не годишься.

– Потому что неаккуратная?

– Как сказать? Слишком слабая, вернее, слишком добрая – и потому сохраняешь структуру чужого языка, – сказала мама.

Болезненный вопрос, мне хотелось бы прервать этот разговор. «Перестань, перестань», – думала я.

– При переводе, как бы хладнокровно ты его ни делала, тебе не удается отделиться от текста. Ты слишком чувствительна, Кадзами, и твои нервы непременно сдадут!

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверена. И Сёдзи для этой работы тоже не годился.

– У тебя отличная память, – сказала я. Мать кивнула – конечно же, она хорошо его помнила.

– Тому, кто слишком погружается в текст, трудно воссоздать его на другом языке! Так я считаю. А переводить книгу, которая не нравится, просто мука, – мама улыбнулась. – Вполне понимаю состояние Сёдзи. Я десятки лет перевожу и то, бывает, устаю. У переводчиков специфическая усталость!

Официант принес десерт и кофе, и наш разговор о переводе прервался. Непривычно было слышать мамины рассуждения, обычно она о своей работе почти не говорила.

– Чужому стилю следуешь как своему собственному, по многу часов в день проводишь с чужим сочинением, и тебе начинает казаться, что это ты его написал. Потом начинаешь мыслить синхронно автору. Иногда я так погружаюсь в его мысли, что перестаю им сопротивляться, и тогда перестаю понимать, где его мысли, а где мои, причем даже тогда, когда я уже не занимаюсь переводом. Если