возненавидела.

— Когда все, кто меня знал, умерли, я вернулся в Америку. Я скучал по ней, насколько это вообще было возможно. Кроме того, в Европе становилось небезопасно: все монстры, выпущенные нацистами…

— Ты знал об этом? — подскочила я.

— Ну конечно! У нас собственные сказки, легенды и история. Существа, которых Менгеле сотворил в своей лаборатории, начали создавать проблемы. Видишь ли, американцы не верят всему так, как европейцы.

— То есть?

— Люди, жившие возле Шварцвальда, столетиями наблюдали, как из чащи появлялись невероятные создания. Европейцы покупают серебряные пули так же легко, как мы — чизбургеры. А вот американцы — современная нация, ведь стране всего-то две сотни лет. Мы верим только тому, что можно увидеть, услышать и потрогать. Разве можно купить серебряные пули в «Уолмарте»?

Я понимала, куда он клонит.

— Когда я вернулся в США в шестьдесят восьмом, — продолжил Дэмьен, — мир сошел с ума. Люди вовсю путешествовали автостопом. В моде были свободная любовь и наркотики — замечательное время для монстров. Со всеми этими перемещениями по стране люди исчезали бесследно.

— А теперь? — спросила я.

— Теперь все сложнее. Но все равно есть пропавшие без вести, о чем ты знаешь не хуже меня.

Дэмьен был прав. Несмотря на компьютерные технологии, телефоны и другие прибамбасы, необходимые для сегодняшней жизни, люди все равно исчезали. И мы оба знали, почему.

— Пока что ты не привел ни одного стоящего довода, из-за которого у меня пропало бы желание пустить промеж твоих глаз кусок серебра.

— Теперь я убиваю не людей, а оборотней, — сказал Дэмьен.

Не уверена, что поверила ему, но все же предоставила право оправдаться.

— Почему?

— Кое-что произошло и заставило меня понять свои поступки. Заставило мучиться по поводу каждой отнятой жизни и не забывать всю боль, которую я причинил другим. Лица убитых преследуют меня, и есть только один способ заставить их померкнуть хоть на секунду — оборвать жизнь такого, как я.

— Никогда не слышала о совестливых оборотнях.

— Я тоже. Это либо проклятье, либо дар. — Дэмьен скривил рот. — Зависит от того, под каким углом посмотреть.

Я не была уверена, какой угол выберу, потому что эта история казалась чертовски неправдоподобной.

— Около года назад, — продолжил Дэмьен, — я очутился в Арканзасе.

— А ты не сидишь на месте.

— Приходится. Исчезновения людей — это одно, а вот когда пропадает целая толпа, причем в одном городке, — уже другое.

Я пожала плечами, соглашаясь с доводом.

— Оборотни жаждут человеческой плоти. Большинство выходит на охоту несколько раз в месяц, а то и чаще — если ранены. Но есть одна ночь, когда питаться обязательно.

— Полнолуние, — сказала я.

— Точно. Вот когда происходят разные странные события — спроси любого из работающих в ночную смену: копа, фельдшера скорой помощи, официантку или бармена. Полнолуние всегда равно бурной ночи. Так вот, год назад я очутился в горах Арканзаса. Там жила женщина… — Дэмьен умолк и снова уставился на свои ноги.

— Не переживай, ревновать не буду, — поддела я.

И тут же пожелала вернуть слова обратно, потому что так обычно говорят отвергнутые любовницы и жалкие барышни, требующие внимания. Никогда не хотела видеть себя в этой ипостаси.

Дэмьен пропустил колкость мимо ушей.

— Просто… трудно вспоминать, кем я был и что делал, — вздохнул он.

Не то чтобы мне хотелось знать его историю, но без нее никак не обойтись.

— Продолжай.

Дэмьен набрал в грудь воздуха:

— Я делал кое-какую работу по хозяйству в доме той женщины. Она была одинока — муж бросил ее с четырьмя детьми.

Вот козел!

— Я планировал немного там задержаться, — продолжал Дэмьен. — Еды бы хватило на несколько полнолуний.

Его голос звучал ровно, взгляд был устремлен вдаль, а лицо, безжизненное и лишенное всяких эмоций, выглядело маской — прямо как во время нашей первой встречи.

— Они жили сами, натуральным хозяйством. Идеальные жертвы — и полностью в моей власти.

— Что же случилось? — прошептала я.

— Наступило полнолуние. Луна была такой красивой и яркой. Урожайная луна. В сентябре, когда дни еще теплые, а ночи уже прохладные, и небо всегда чистое. Я обратился и побежал, чувствуя в шерсти ветер, а под лапами — траву. Я бежал, пока не проголодался, а потом помчался назад.

Его голос дрогнул на последнем слове. Дэмьен взъерошил волосы — рука тоже дрожала.

— Дэмьен… — начала было я.

Он будто и не услышал.

— Уложив детей спать, она всегда сидела на крыльце. «Немного времени в одиночестве» — так она это называла. Я подошел прямо к крыльцу, а она даже не шелохнулась. — Дэмьен смотрел прямо перед собой, как будто наяву видел прошлое. — Самая младшая девочка открыла дверь. Мать закричала, пытаясь затолкать ее назад, но малышка бросила на меня всего один взгляд и… — Дэмьен покачал головой. — Ей было не больше пяти-шести лет, и она знала, что я собираюсь сделать. Девочка выскользнула из маминых рук с криком «Нет, Дэмьен!», потом обняла меня за шею и прошептала: «Лучше забери меня. Мамочка должна быть мамой для других».

— Жертва, — пробормотала я. — Но ты же не...

— Нет, — ответил Дэмьен. — Но уже был к этому готов. Мне было наплевать на жертву, на материнскую любовь… на все, кроме мяса.

Меня передернуло.

— Я бы убил их всех, но мне помешало одно: ребенок назвал меня человеческим именем, когда я был в шкуре волка.

— Но это же не работает...

— Это не превращает оборотня в человека, зато проклинает его на ура. Особенно если рядом колдунья с горы близ Озарка[21].

— Кто-кто?

— Мамочка умела колдовать.

— А-а, магические штучки. — Я подавила желание фыркнуть. — Ну конечно.

Уголки его губ приподнялись — совсем чуть-чуть.

— Мы обсуждаем оборотней, а ты закатываешь глаза при слове «колдовство»? У племени озарк есть такая поговорка: «Выбросил ведьму — выброси и Библию в придачу».

— Черт, и что это значит?

— Если ты веришь в злые потусторонние силы, почему бы тебе не верить и в силы добра?