— Это горничные, — сказала она. — Сошли с автобуса на Уэст-Пэйсес-Ферри и шагают посреди улицы, как труппа бродячих артисток.
Пипкас пожал плечами:
— Ты думаешь, это… как ее? Кармен?
— Наверно. — Марта бросила взгляд на часы. — «Подруга» — это в ее духе. Я постоянно слышу, когда она болтает по телефону: «Не грузи, подруга», «Сексу не прикажешь, подруга?»
— Может, мне лучше… уйти куда-нибудь? Ничего, что она увидит меня вот так, за завтраком?
Марта улыбнулась:
— Не думаю, что ты ее смутишь, если ты это хотел сказать.
— Нет, я не это…
— Кармен — девушка воспитанная и вежливая. Правда, я слышала только обрывки ее разговоров, но что-то мне подсказывает, что у нее богатый жизненный опыт. — Снова улыбка.
На самом деле Марта думала: «Кармен — ладно, но что скажут люди, если я буду везде появляться с мистером Рэймондом Пипкасом? До чего же несуразная фамилия, прямо как Пиквик или Тампак… правда, к этому быстро привыкнут. Прямо спрашивать я не буду, но вряд ли он занимает в „ГранПланнерсБанке“ такой уж важный пост… хотя для кого-то мистер Пипкас оказался достаточно важен, чтобы пригласить его на открытие выставки Лапета, — я-то хорошо знаю, сколько там стоило место за столиком. Ладно… скорее всего, насчет Рэя можно не волноваться. Вряд ли он будет очень требователен. Это не Чарли, вокруг которого все должно вертеться и кипеть…»
Чарли… меж висков словно сгустилось облако… Пройти через все это прошлой ночью можно было, только вспомнив свое первое свидание с Чарли. Тогда Марта с Нэнси Кинг Эмблер (которую все звали Нэнси Кинг, на южный манер) снимали квартиру на Окдейл-роуд, рядом с Университетом Эмори. У них был уговор: если одна приглашает к себе парня, вторая уходит в спальню. Но квартира была из тех, где через стенку слышен каждый шорох, а Нэнси Кинг прекрасно знала, что это первое свидание подруги с известным спортсменом, бывшей футбольной звездой. Марта считала, что на первом свидании даже целоваться неприлично, но с Чарли события развивались так стремительно — она едва успела понять, что происходит. Где уж там было думать об акустике… по квартире разносились вздохи и стоны, а когда наступил решающий момент — уже на ковре, — Марта начала было: «Нет, Чарли, нет…» Ей казалось, что она говорит шепотом и Нэнси Кинг, конечно, ее не слышит. И тут Чарли практически изнасиловал ее! Как такое могло случиться?! Марта Старлинг из Ричмонда на первом же свидании позволяет парню всё! Слава богу, Нэнси Кинг из Таллахасси и в Ричмонде никого не знает! Марта Старлинг — шлюха! Она была уверена, что Чарли видеть ее больше не захочет. Однако он позвонил уже на следующее утро, в восемь. И как бы содеянное ни противоречило ее высоким моральным устоям, как бы стыд ни жег Марте щеки, тело каждой клеточкой запомнило самое сильное в жизни наслаждение. Во времена ее молодости даже намеки на то, что мужчина тебя физически возбуждает, были строжайшим табу, и Марта никому не сказала ни слова. Тем более Нэнси Кинг. Вечером после свидания подруги обменялись лишь самыми общими фразами. Только на следующее утро, когда Марта уходила в университет, Нэнси воскликнула: «Слушай, ты же так и не сказала, как тебе знаменитый парень „Шестьдесят минут!“» Поднятые брови и широко раскрытые глаза соседки Марта сочла иронией. «Очень приятный молодой человек», — ответила она тоном, не допускающим дальнейших обсуждений. Не настолько хорошо она знала Нэнси, но если бы даже и знала — разве можно описать, какие ощущения сотрясали ее гладкое налитое тело тем вечером? Это было тридцать три года назад. И вот теперь Марте пришлось вызывать в памяти то давнее свидание, чтобы достойно выдержать ночь с Рэем. Чарли предал ее самым вопиющим образом, но именно Чарли она вспоминала вчера в постели. Марта представляла его большое мускулистое тело, в котором не было тогда ни унции жира. А вот лицо ей пришлось мысленно затемнить. Невыносимо было вспоминать лицо, за которым он прятал свою измену. Вот только… долго ли безлицый Чарли Крокер тридцатилетней давности будет ее выручать?
Послышались шаги — кто-то шел через холл. Чернокожая женщина, Кармен, появилась в дверях библиотеки. На ней были черные джинсы с большими заклепками, желтая майка с глубоким вырезом и черная нейлоновая ветровка с серебристыми вставками спереди и на рукавах.
— Доброе утро, мизз Крокер.
— Доброе, Кармен, доброе, — откликнулась Марта с видимым удовольствием. — Кармен, вы помните мистера Пипкаса, правда?
Словно присутствие мистера Пипкаса за завтраком в такой час — самое обычное дело на свете.
— Конечно, — ответила Кармен.
— Рад снова видеть вас, — сказал Пипкас и тут же забеспокоился, не ляпнул ли он что-нибудь не то. Неловкость мучила его куда больше, чем Марту, которую происходящее как будто вообще ничуть не смущало.
Пипкас еще раз пробежал по ней взглядом. «Да что это со мной? Она ведь совсем как Бетти. Только на четыре года старше. Еще одна крупная полная женщина старше меня, у которой нервы крепче моих. Неужели она будет такой же властной, как Бетти? Неужели я похож на героя той книжки, как его там… не помню — какой-то там Иван, который получил вторую жизнь и в результате только повторил первую?»
Роджер свернул с Уэст-Пэйсес-Ферри направо и повел «лексус» по Блэкленд-роуд, с завистью глядя на каждый бакхедский дуб, клен, сосну, платан, каждое лиственное дерево над этими благословенными газонами. Ли-и-иственные… ишь, выпендриваются стоят…
Крокер уже вышел из больницы, но так и не реагировал на звонки — ни домой, ни в офис. Два письма, отправленные курьерской почтой, тоже остались без ответа. Уэс Джордан начинал давить на Роджера, и Роджер приехал в Бакхед, чтобы в свою очередь надавить на Крокера.
Вот это да… дом словно из старого кинофильма… каменные стены, каменный двор, каменные перепелки, любимая дичь этого охотника, меж которых можно уместить целую квартиру… Роджер подкатил прямо к главному входу. Чего стесняться? Подчеркнуто громко хлопнув дверцей «лексуса», он поднялся по двум небольшим пандусам к крыльцу. Свет падал так, что только у порога Роджер понял — сама дверь, массивный брус украшенного резьбой дерева, открыта (наверно, ради свежего утреннего воздуха), и единственное препятствие между ним и его «дичью» — тонкая стеклянная дверь. Если она заперта, замок можно легко свернуть. Роджер знал, как устроены замки в этих дурацких стеклянных дверях, даже бакхедских. Внутри ничего не видно. Мутное стекло в двери — как театральная ширма, видно только то, что находится в луче света. Однако глаза вскоре привыкли к полутьме холла, и…
Господи, да это же Крокер! Крокер собственной персоной! Уже на ногах, одет в ночную рубашку и синий халат, насколько мог разобрать Роджер. Клак-клак… клак-клак… клак-клак… опирается на алюминиевые подпорки, с каждым шагом звякающие по полу. Крокер стоял к Роджеру спиной. Похоже, он собрался подняться по огромной, величаво изогнутой лестнице, тоже будто из кинофильма. Рядом с ним был кто-то из обслуги, в белой униформе. Роджер позвал:
— Мистер Крокер!
Крокер замер, но даже не оглянулся. Парень в белой униформе бросил взгляд через плечо, словно прикидывая, кто может оказаться за дверью. Наклонился к Крокеру, что-то ему сказал. Крокер ответил таким низким и громким шепотом, что Роджер за дверью слышал каждое слово:
— Скажи, что у меня лечебная гимнастика.
Парень повернулся к Роджеру и повторил:
— У мистера Крокера сейчас лечебная гимнастика.
Роджер рассвирепел. Схватился за ручку стеклянной двери, готовый свернуть замок, — и понял, что она тоже не заперта. Роджер повернул ручку и — вперед! — зашагал по огромному мраморному холлу. Это напоминало его первый визит в бакхедский дом, рандеву с Фариком Фэноном у Бака Манаттера.
— Мистер Крокер! — воскликнул он резко и настойчиво. — Мистер Крокер!
Теперь между ним и упрямым стариканом встал молодой человек в белой униформе. Всем своим видом — руки сложены на груди, ноги широко расставлены — он говорил: «Не пущу». Что-то во взгляде парня охладило пыл Роджера, да и мускулы у того были очень внушительные. Роджер не стал подходить ближе. А Крокер тем временем медленно разворачивался на своих алюминиевых подпорках. В отличие от парня, он был настроен вовсе не так решительно — Роджер увидел лицо человека, изрядно потрепанного болезнью и Судьбой.
