Что имеется в виду? Дело в том, что в некоторых случаях жизнь — это всего лишь ассистент режиссера. Сегодня мы пойдем в кинематограф. Назад, в тридцатые, и дальше, в двадцатые, и за угол, в старое европейское синема. Она была знаменитой певицей. Не в «Кармен», даже не в «Сельской чести», нечто совсем из другой оперы. La Slavska — так прозвали ее французы. Манера исполнения: на одну десятую цыганская, на одну седьмую русская народная (изначально она крестьянской девушкой и была) и на пять девятых популярная — под популярной я подразумеваю смесь искусственного фольклора, военной мелодрамы и официального патриотизма. Остаток дроби кажется достаточным, чтобы услышать пошлую роскошь ее феноменального голоса.

Явившийся из центральной России, этот голос затем достиг больших городов — Москвы, Петербурга и пленил царское окружение, где такая разновидность стиля была в большой цене. В гримерной Шаляпина висела ее фотография: кокошник с жемчугами, рука, подпирающая щеку, ослепительные зубы меж пухлых губ и размашистый, неуклюжий росчерк наискосок «Тебе, Федюша». Пушистые звезды, каждая, прежде чем подтаять с края, выставляла напоказ сложную симметрию, бесшумно оседали на плечи, рукава, усы и шапки стоявших в очереди перед кассой. До самой смерти она больше всего дорожила или притворялась, что дорожит, аляповатым медальоном и огромной брошью, пожалованными ей императрицей. То были изделия ювелирной фирмы, преуспевшей не без помощи подарков царской семье — к каждому празднику в виде того или иного символа грузного самодержавия: громадный аметист с утыканной рубинами бронзовой тройкой, застрявшей наверху, как Ноев ковчег на горе Арарат, или хрустальная сфера размером с дыню, увенчанная золотым орлом с гипнотическими брильянтовыми глазами, очень похожими на распутинские (много лет спустя некоторые из наименее эмблематичных выставлялись на всемирной выставке Советами как образцы их собственного процветающего искусства).

Если бы все шло своим чередом, она, возможно, и сегодня пела бы в хорошо отапливаемом зале Дворянского собрания или в Царском Селе, а я бы выключал репродуктор с ее голосом в своем церковном приходе, затерявшемся в каком-нибудь глухом уголке Сибири-мачехи. Но Рок повернул не туда: произошла революция, за которой последовала война красных и белых, и ее мелкая крестьянская душа выбрала более выгодную сторону.

Призрачные полчища казаков на призрачных лошадях скачут поверх мелькающих титров и фамилии ассистента режиссера. А затем проворный генерал Голубков лениво разглядывает поле брани в военный бинокль. Когда и мы, и фильмы были молоды, нам показывали это в четком обрамлении двух соприкасающихся окружностей. Теперь так не делают. Далее мы видим того же генерала Голубкова, но лень как рукой сняло, он вскакивает в седло, вырастает до небес на своем вздыбленном коне и бросается в безумную атаку. Но тут происходит непредвиденное в красной части спектра: вместо тра-та-та условного рефлекса пулемета женский голос поет на заднем плане. Все ближе и ближе и, наконец, все заглушающий. Роскошное контральто, исполняющее то, что музыкальный редактор нашел в картотеке русских мелодий. Кто командует красными? Женщина. Поющая душа этого, хорошо обученного полка. Шагая впереди, топча люцерну и разливаясь Волгой-Волгой. Лихой и проворный джигит Голубков (теперь мы понимаем, что он там хотел разглядеть), хотя и весь израненный, ухитряется подхватить ее на скаку и, несмотря на отчаянное сопротивление, уносит прочь.

Как ни странно, гнусный сюжет имел место в реальности. Я сам знал по крайней мере двух надежных свидетелей этого происшествия, и летописцы тех лет его не оспаривают. Очень скоро мы находим ее сводящей с ума офицерскую столовую своей чернобровой, пышногрудой красотой и необузданными, дикими песнями. Она была, перефразируя Китса, La Belle Dame, но не sans, a avec Merci,[1] и в ней была энергия, которой недоставало Луизе фон Ленц или Зеленой Леди. И она скрашивала повсеместное отступление белых, начавшееся вскоре после ее фантастического появления в стане Голубкова. Нам показывают мрачные кадры с во?ронами, воро?нами или теми птицами, что оказались под рукой, кружащими в сумерках и медленно садящимися на равнину, усеянную трупами, где-нибудь в округе Вентура, штат Калифорния. Мертвая рука белого офицера сжимает медальон с портретом матери. Рядом у красноармейца на развороченной груди — письмо из дома с лицом той же старой женщины, проступающим сквозь тающие строчки.

А затем, по заведенному контрасту, уместно звучит мощный песенный порыв с ритмическим прихлопыванием в ладони и топотом сапог, — перед нами штаб генерала Голубкова во время попойки: знойные грузинские пляски с кинжалом в зубах и исполненный достоинства самовар, отражающий искаженные им лица: Славска, запрокидывающая с грудным смехом голову назад, и полковой толстяк, чудовищно пьяный, воротничок расстегнут, жирные губы сложены для зверского поцелуя, весь перегнулся через стол (крупный план опрокинутого бокала), чтобы обнять пустоту, поскольку проворный и абсолютно трезвый Голубков ловко отстранил ее, и теперь, когда оба они стоят лицом к пьющим, говорит холодным, ясным голосом: «Господа, я хочу представить вам свою невесту» — и в ошеломленной тишине, воцарившейся затем, шальная пуля снаружи вдруг разбивает посиневшее на восходе солнца оконное стекло, после чего гром аплодисментов приветствует славную чету.

И все-таки мы не уверены, что ее пленение было безусловно счастливым событием. Неопределенность в кино запрещена. И нет сомнений по тому поводу, что с начала Большого бегства эти двое, подобно многим другим, прошли от Сиркеджи до Мотцштрассе и рю Вожирар и, поженившись, стали одной командой, одной песней, одним шифром. Совершенно естественно он был принят в члены Российского общевоинского союза (РОВС), разъезжая по Европе, создавая военные курсы для русских молодых людей, организуя благотворительные концерты, рыскал по баракам для бедных, улаживал местные конфликты — и все это самым тактичным образом. Полагаю, что в некотором роде этот РОВС был полезен. К сожалению, в ущерб своей моральной репутации союз никак не мог отмежеваться от монархических групп за границей и не чувствовал, в отличие от эмигрантской интеллигенции, их дикой пошлости, смехотворности и родственности гитлеризму. Когда доброжелательные американцы спрашивают меня, знаком ли я с очаровательным полковником таким-то или обворожительным старым графом разэтаким, у меня не хватает мужества поведать им жалкую правду.

Но была еще одна человеческая разновидность, связанная с РОВСом. Я говорю о романтических душах, помогавших делу тем, что пересекали границу через какой-нибудь занесенный снегом еловый лес, чтобы скитаться по родной земле под разными личинами, изобретенными, как ни странно, революционерами минувших дней, тихо принося назад в маленькое парижское кафе под названием «Ешь бублики» или берлинскую забегаловку без названия некоторые полезные сведения, которые шпионы доставляют своим хозяевам. Кое-кто из этих людей настолько запутался в разведывательных службах сразу нескольких государств, что испуганно вздрагивал, если подходили сзади и дотрагивались до плеча. Некоторые занялись шпионажем для развлечения. Один или двое и правда верили, что каким-то мистическим образом они готовят воскрешение святого, хотя и несколько замшелого прошлого.

Сейчас перед нами развернется череда пугающе однородных событий. Первый, безвременно почивший председатель РОВСа и, пожалуй, лучший из них был лидером всего Белого движения; однако некоторые темные обстоятельства, сопровождавшие его внезапную болезнь, наводили на мысль об отравлении. Следующий председатель, рослый, дородный господин с громоподобным голосом и головой как пушечное ядро, был похищен неизвестными лицами; есть основания считать, что он умер от передозировки хлороформа. Третий председатель… но катушка с кинопленкой крутится слишком быстро. В действительности потребовалось лет семь, чтобы устранить первых двух, и не потому, что такого рода предприятие нельзя провернуть скорей, а потому, что приходилось иметь в виду определенные сроки, чтобы привести в соответствие становление одной карьеры с открытием внезапных вакансий. Позвольте объяснить.

Голубков был не только весьма изворотливым шпионом (тройным агентом), но также чрезвычайно