здесь несколько дней назад, когда вы разговаривали с Олегом, во-вторых, видела на фотографиях у него дома.

— Когда? Вы ничего не придумываете?

— Я не сказочница, — вдруг резко сказала Лариса. — Вам не знакома фамилия Кудряшова?

— Нет, — немного подумав, ответил Родионов. — Впервые слышу. А это кто?

— Это сотрудник «МК», где работал Олег. Он прислал ей какой-то пакет. Но дело в том, что пакет выкрали в тот момент, когда Кудряшова забирала его с почты.

— Что? — вдруг побледнел Родионов. — Пакета нет? Да кто вы, в конце концов?

— Я — подруга Олега Николаева, — повторила Лариса. — И занимаюсь расследованием его гибели. И очень рада, что наконец нашла вас.

Родионов тем временем тяжело опустился на стул и сжал голову руками.

— Может быть, вы мне все-таки что-нибудь расскажете? — спросила Лариса.

Он поднял голову и невидящим взглядом посмотрел на Котову.

— Почему я должен вам что-то рассказывать? — ответил он вопросом на вопрос.

— Просто потому, что я хочу и могу вам помочь, — снова резко ответила Лариса.

Она решила разговаривать с майором предельно жестко, понимая, что именно такой язык быстрее всего понимают в армии.

— Да? — скептически улыбнулся Родионов. — И каким же образом? Вы что же, работаете журналистом, коли представились подругой Николаева? Он тоже обещал мне помочь. Что из этого вышло — вы знаете.

— Я понимаю, что вы имеете какую-то важную информацию и боитесь передать ее первому встречному. Именно таковой я являюсь в ваших глазах. Но у меня есть опыт расследования криминальных дел. Вы можете выяснить это в моем родном городе. Но на это уйдет слишком много времени. А именно его, как я понимаю, у вас и нет.

— Вы что, работаете в милиции? — скептически спросил Родионов.

— Нет. Если вас интересует род моих занятий, то я — директор ресторана. Работа моя мне нравится, но периодически надоедает, и мне становится скучно. Тогда я развлекаюсь распутыванием сложных криминальных дел. В моем городе меня знают и многие даже просят о помощи, когда обратиться в правоохранительные органы нет ни желания, ни возможности. Вы должны мне поверить, у вас нет другого выхода. Вместе мы сможем довести это дело до конца. — Лариса старалась говорить убедительно.

— Судя по тому, что вы сумели найти меня, возможно, вы говорите правду, — тяжело вздохнул майор. — Это верно, у меня нет другого выхода. Хоть кому-то я должен доверять. Сам я даже не могу спокойно выйти отсюда. Если Олега убили из-за пакета, который я ему передал — а это, очевидно, именно так, — то следующим должен быть я. К тому же пакета уже нет. Но как вы собираетесь доводить дело, как вы выразились, до конца, я ума не приложу.

— Мы просто позвоним в ФСБ, у меня есть там знакомые, что избавит нас от лишнего обивания порогов. Как я понимаю, информация представляет собой компромат на кого-то, если из-за нее убивают людей и сбивают женщин на московских улицах…

— Да, — задумчиво протянул майор, — но дело в том, что я уже пытался обратиться в ФСБ. Мягко скажем, меня не стали там слушать. Я плюнул на все и ушел.

— Хорошо, может быть, я попробую изложить дело. Хотя я могу, конечно, только догадываться.

— Валяйте, — буркнул майор и сел в старенькое, почти развалившееся кресло.

Он достал из-за кровати фляжку, открыл ее и жадно припал к ней губами. Лариса почувствовала запах коньяка.

«Нервничает, попивает, — подумала она. — Ситуация для него экстремальная… Ничего, все расскажет…»

Лариса, почувствовав в этот момент свое психологическое преимущество, несколько успокоилась. Она вынула сигареты из сумочки, которую выронила в тот момент, когда майор держал ее за горло, и закурила.

Рассказывать ей, однако, было нечего. У нее в голове были только некие предположения.

— Судя по тому, что вы служите в Чечне, а Олег там работал, то все события связаны именно с ней. И скорее всего, вы обнаружили какую-то связь высокопоставленных военных с чеченскими боевиками. И очевидно, это командный состав.

Родионов кивнул головой и с интересом посмотрел на Ларису.

— Это может быть и торговля оружием, и наркотиками, а может, и что-то похлеще, например торговля людьми. Говорят, что это очень выгодно, — продолжала она.

— Добавьте к этому еще и изготовление фугасных бомб, — вставил неожиданно майор. — Правда, в последнее время полковник перестал этим заниматься. Риск большой, а прибыль маленькая.

— Значит, я права?

— Почти. В торговле оружием господин Сальников замечен не был, но вообще… Вообще он страшный человек, — вздохнул Родионов.

— Вот видите, я и без вас до всего додумалась.

— Да, — махнул он рукой, — но какой в этом толк, если вы ничего не можете доказать, а теперь не могу и я?

— В пакете были компрометирующие документы?

Родионов только молча кивнул головой.

— Но вы-то еще остались, — возразила Лариса. — Вы можете выступить как свидетель.

— Пока остался, — поправил майор, — да и что толку в моих словах, если доказать ничего нельзя?! Сальников подаст на меня в суд за клевету, а в ходе разбирательства меня уже уберут. Я, кстати, думаю, что это будет сделано сразу после моего прибытия в действующие войска — отпуск у меня уже заканчивается.

— Логично, но если вы мне расскажете все более подробно, то нас будет уже двое, кто знает о происходящем там.

— А вы не боитесь влезать во все это? — с усмешкой поинтересовался Родионов.

— Я бывала во всяких переделках, — скромно заметила Лариса. — Меня уже несколько раз могли убить.

— Хорошо, я вас предупредил, — сурово произнес майор. — Я не буду описывать вам свои детство и юность. Это не очень интересно и довольно однообразно. Отец у меня был военным, и со многими его доводами тогда, в пору моей юности, я был не согласен. Он всю жизнь пытался мне доказать, что надо быть верным своему долгу, и я вырос в атмосфере какого-то робингудовского благородства, в моей семье все искренне любили Родину. По крайней мере, тогда мне так казалось. Все разговоры, которые велись за столом в праздники, касались только армии. Отца, конечно, уважали, но втайне посмеивались над ним. Он мечтал, чтобы я был таким же… И отчасти добился этого — пускай и ценой своей смерти…

И Родионов рассказал Ларисе историю с поступлением в МГУ, гибелью отца и резкой переменой в своей жизни.

— Я иногда думаю, что хорошо, что мой отец погиб еще тогда, — сказал Родионов, делая большой глоток из фляжки, — когда не было перестройки и развала Союза. Все, во что он верил, он унес с собой. Ему не пришлось разочароваться в своих принципах. А мне было очень тяжело служить. Может быть, все это звучит сейчас как бред маразматика и человека, у которого едет крыша, но это так. Вероятно, что все те принципы, которым учил меня отец, впитались в мою кровь, и теперь меня уже не переделать. Хотя и очень бы хотелось.

— Почему?

— Было бы проще жить. Принцип «ничего не знаю, ничего не вижу, ничего не слышу». В армии, а особенно в Чечне, так служат многие. — Лицо Родионова слегка перекосилось, покраснело — спиртное вкупе с жарой действовало на него довольно быстро. — А уж когда я узнал о некоторых, — повторяю, о некоторых! — далеко не всех делах полковника Сальникова, то у меня даже началась глубокая депрессия. Я начал пить, причем, что называется, по-черному. По иронии судьбы, когда меня хотели понизить в должности, именно полковник за меня и заступился. Кстати, его очень ценят в центре. Уж не знаю, за какие такие заслуги!