Неужели они преследуют меня с нескромной навязчивостью маньяка?

Мы вышли в переулок, в конце которого торчал, как фата-моргана, Сонин дом.

Рядом в уютном окне виднелся призывный плакатик — немного более скромный, нежели про сигареты «Ява», которыми я должна была прогордиться ровно двадцать раз. «Астролог. Предсказываю судьбу. Сглаз. Порча».

— Интересно, — сказала я. — Наводит, что ли, порчу? И почему астролог? Черт знает чем люди занимаются! Я думала, что моя новая профессия — самая бредовая, ан нет! Вот не распутаю это дело, уйду в астрологи. Буду предсказывать судьбу и наводить порчу. Ты, Пенс, станешь моим первым клиентом.

— В смысле? — спросил Пенс, недоуменно хмурясь.

— В смысле я буду тренироваться в наведении порчи на тебе, — объяснила я, улыбаясь ему.

— Может, не стоит?

— Да брось, — отмахнулась я. — Судя по моей врожденной бестолковости, у меня это не получится!

— А вдруг получится?

Мы уже вошли в дом.

Соня прошла вперед, и ее рука метнулась к звонку.

— Маша ведь могла уже вернуться, — виновато объяснила она нам.

Но на ее звонок никто не ответил. Маши не было. Соня вздохнула и открыла дверь.

Мы вошли в темный коридор, мрачный, как все коридоры бывших коммуналок. Щелкнул выключатель. Соня включила свет.

Теперь была видна кухня. На столе действительно стояли две чашки со следами губной помады.

— А это уже много, — пробормотала я, внимательно присматриваясь к цвету отпечатков опрометчивых губ. — Из какой чашки обычно пьет Маша? — поинтересовалась у Сони.

Та молча кивнула на ту, где отпечатки были коричневатого цвета. То есть я бы и сама могла догадаться, Маша должна была подкрашивать губы именно так.

— Бледно-розовый с лиловатым оттенком, — пробормотала я. — Девушка блондинка. Любит дешевую помаду — отпечатки очень сильные. От дорогой останутся или очень слабые, почти стертые, или не останется совсем… Сдается мне, я вижу, кому этот цвет идеально подошел бы. Правда, мне показалось, что косметикой она не пользуется, но это, может быть, и не так. В конце концов, тогда она вынуждена была хранить траур.

Обернулась к Соне.

— Я позвоню? — спросила, вспомнив, что видела телефон на специальной полочке в коридоре.

— Да, конечно, — кивнула она.

Я набрала номер Гордонов.

— Алло? — ответила мне Флора.

— Здравствуйте, это Саша.

По молчанию на другом конце провода я догадалась, что моего звонка не ждали. А может быть, вообще забыли, кто я?

— Саша. Детектив. Вы меня помните? — на всякий случай уточнила я.

— Да, конечно…

— Мне очень нужна Оля. Она дома?

— Нет, — сказала Флора. — Оли нет. Она ушла куда-то еще утром. И до сих пор ее нет.

Что, собственно, и требовалось доказать!

Осталось только найти, где она сейчас находится. Наша милая «Офелия».

И какую роль отвели ей в этом спектакле мои «театралы»!

Альбом я теперь смотрела куда более осознанно. Рядом находилась Соня, которая давала мне необходимые комментарии.

— Это Маша в школе, — говорила она. — А вот это я. Видите? Это весь наш театр. Видите? Вот Маша.

Передо мной была та самая фотография.

— Но тут все размыто, — сказала я. — Зачем вам эта фотография?

— О да, она плохо получилась. Но, видите ли, Сашенька, в чем дело… Это — историческая фотография. Генеральная репетиция закончена. Труппа выехала на пикник. А кадр, как видите, не получился… И в то же время мне было жаль выбрасывать — как-никак история. Вот видите, это Машенька…

Маша, конечно, сидела в центре. Скромная и величественная. Этакая юная королева, которой все должны подчиняться. Потому что Маша этого хочет.

— Вот Дима Лукьянов.

Дима сидел у Машиных ног. Как пес.

— Вот тут, в уголке, Костя Пряников.

Ах, Костя, Костя! Красивое и благородное его лицо еще не тронуто было сумрачной тенью, которая лежит на его челе сейчас. Он стоял рядом с рыжим Ванцовым.

— Они, видимо, были друзьями?

— Почему были? — удивилась Соня. — Они и есть большие друзья. Лешка и Костя. Раньше мы звали их в шутку «три товарища». Третьим был Миша.

Оля сидела рядом с Соней. Как темная птица, залетевшая сюда, чтобы принести горе. Одинокая, беспомощная и несчастная. Птица, которая залетела на свет, но за ней, неотступная и жестокая, пришла и Тень.

— А где Миша? — спросила я.

— О господи!

Соня смотрела на фотографию в ужасе.

— Вот.

Она показала на отрезанный уголок.

— Его кто-то вырезал отсюда!

Она взяла альбом и начала листать его, все время приговаривая: «Господи! Кто мог это сделать? Зачем? Кому, ну, кому это нужно? Это же было все, что у меня от него осталось! Все!»

В альбоме не оказалось ни одной Мишиной фотографии!

— Нет! — Соня в сердцах отшвырнула альбом.

Она сжалась в комочек и приложила ладони к глазам.

— Это становится невыносимым, Саша! Не-вы-но-си-мым! Но это-то зачем делать? Хорошо, предположим, кому-то не нравлюсь я. Кому-то не нравился Гордон. Но Миша… Это уже варварство, Саша!

Она плакала.

— Кто мог так его ненавидеть? За что?

«Или любить. Так сильно любить», — подумала я, смотря на укоризненную дыру в снимке, объединившем таких разных людей.

— Соня, Миша в вашей постановке должен был играть Гамлета? — спросила я.

— Да, — кивнула она. — Если честно, Лешенька Ванцов очень славный мальчик, но Гамлета он играл плохо!

Ну вот, теперь что-то становится понятным…