— Значит, та самая ссора, — она задумалась. Говорить ей было трудно, я это прекрасно видела. Можно было сто раз ругать себя за собственную безжалостность, но что я могла поделать? Если в твоей прежней жизни случилось нечто грязное, страшное, даже непристойное, можно об этом забыть, если… Если случившееся, приняв реальные черты, вдруг не грозит обрушиться на тебя, раздавив, расплющив!

— В тот день она пришла ко мне раньше других, — начала Соня свой рассказ. — Меня это удивило. Я стояла возле стеллажей и вытирала пыль с книг. На небольшой стремянке. В дверь позвонили, я открыла. Оля стояла на пороге, странная, со злым взглядом. «Оля? — удивилась я. — Здравствуй… Не ожидала тебя увидеть. Ты что-то рано!» Она прошла в комнату, не раздеваясь, села на стул. Молча, понимаете, Саша? Потом взглянула мне в лицо тяжелым и каким-то неприятным взглядом и произнесла: «Мне нужно с вами поговорить. Очень серьезно». Меня немного напугал ее тон. Он был… Как бы это поточнее сказать. Угрожающим, что ли. Я слезла с лестницы и прислонилась к нижней ступеньке. «Хорошо, — кивнула я. — Может быть, поставить чай?» Она усмехнулась и покачала головой. «Нет. Я не уверена, что после нашего разговора вам не захочется выплеснуть этот чай мне в лицо». — «Почему?»— спросила я, окончательно растерявшись. «Потому что вам дорог предмет нашего разговора. Потому что вы, насколько мне известно, с ним спите». После этих ее слов я вообразила, что меня ожидает банальная сцена — оскорбленная дочь выговаривает любовнице отца все, что накопилось на душе. «Бог мой, какая банальность», — подумала я. «Оля, мне кажется, что твой отец имеет право на уважение», — начала я. «Мой отец? — переспросила она и скривилась, как от зубной боли. — О да… Конечно, мой отец имеет право на все. Даже быть чудовищем он имеет полное право!» — «Почему ты так о нем говоришь?» — не выдержала я. «Потому что он ужасный человек, — слегка улыбаясь, ответила она. — Я не могу сказать вам о нем всего, но одно знаю наверняка: если моему папеньке что-то приглянулось, он не остановится ни перед чем!»

Наш разговор приобретал новую окраску. Я боялась сорваться. Что только она не говорила, боже мой!

Соня взяла сигарету. Ее руки дрожали, поэтому прикурила она от услужливой лариковской зажигалки не скоро. А прикурив, коротко кивнула и пробормотала: «Спасибо».

Потом она посмотрела в окно, словно собираясь с мыслями, и продолжила:

— Что он негодяй. Что он виноват в смерти ее подруги. Что он насиловал ее в детстве. Что она терпела от него такие унижения и побои, какие мне и не снились… Но главное даже не это. Она сказала, что он запирает ее вечером в комнате и рассказывает ей о своих злодействах. Понимаете? Угрожает, что то же самое ожидает и ее. Все это никак не сочеталось с тем образом, который был у меня перед глазами. Все это было неправдой, неправдой, неправдой!..

Она всхлипнула, и я испугалась, что дальше последует истерика. Но Соня только стукнула кулаком по коленке и успокоилась. Взяла себя в руки завидно быстро.

— «Знаете, — сказала Оля. — В некоторых бандах существует «связывание кровью». Новичку вкладывают в руки орудие убийства, и он как бы виноват в совершенном преступлении. Мой отец «мажет» круче. Человек и не знает, что он уже повязан. Вы, Соня, стали его рабой, потому что он вас «помазал». Бегите от него, пока еще сможете!» С этими словами она поднялась. А я… Тогда я сорвалась. Я знала, на что она осмеливается мне намекать. Вернее — на кого…

Соня закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Больше всего я боялась, что сейчас она прервется, поднимет на меня свои ясные глаза и скажет: «Это не моя тайна».

Бог мой, как же я боялась этого!

Но, слава богу, этого не случилось. Соня снова открыла глаза и спросила:

— У вас нет сигарет? Мои кончились…

Я протянула ей сигареты. Она скомкала свою пачку и, пробормотав еще раз «спасибо», закурила снова.

— Я не могла тогда поверить, что Мишина гибель дело рук Гордона, понимаете? Не могла… Да и сейчас этому не верю.

Когда-то давно, еще до того момента, как Маша привела Гордона к Соне в дом, Соня была любима. И любила. Человек этот был, правда, на девять лет моложе Сони, но чувства его были насыщены романтизмом, и Соня мало-помалу сдавалась под их напором.

— Однажды, — рассказывала Соня, — он принес мне охапку роз. Оборвал клумбу, представляете? И вы не думайте, что он был мальчишкой, нет!

Она задумалась, улыбнулась какому-то легкому воспоминанию:

— Миша Малинин был очень представительным и серьезным молодым джентльменом.

Он пришел в театр вместе с Костей Пряниковым. В общем-то, они были большими друзьями. Очень большими. Костя весь их роман воспринимал как личное и очень важное дело. Он радовался за них, и, когда Соня наконец-то решила сказать Мише «да», был счастлив.

— Именно тогда появился Гордон. Может быть, поэтому все дальнейшие события кому-то показались неслучайными? Не знаю, Саша! Мне все еще кажется, что Андрей был ни при чем. Но кому-то казалось иначе!

— Что произошло с Михаилом? — спросила я.

— Он погиб, — еле слышно проговорила Соня. — Он просто погиб. Когда шел ко мне. В тот вечер он вышел из дома, в кармане у него было только триста рублей. Он купил мне букет роз. И не пришел… Его нашли на какой-то станции. Голова проломлена, и он…

Она запнулась, перевела дыхание и шепотом закончила:

— Лежал на рельсах. Господи, как все это было страшно!

Она сжала виски ладонями.

— Я жила в тумане слез, Саша! Мне стало все безразлично. Тогда рядом был только Андрей. Он подставил мне плечо так вовремя! Ну почему все считали виноватым в смерти Миши именно его? Почему, Саша?

— А убийц нашли? — спросил Лариков.

— Нет, — помотала она головой. — Сказали, что это были какие-то бомжи…

«Нанятые Гордоном, — подумала я. — Или, скажем, кто-то так считал. О, черт бы всех побрал! Почему мне никто не рассказал этого сразу? Насколько быстрее я бы продвигалась!»

— Последний вопрос, Соня. Вы ведь так боялись этих визитов совсем не потому, что они имели место? Ведь приходить мог Машин бойфренд… Вы боялись потому, что Миша пользовался именно «Кензо», не так ли?

— Да, — пробормотала она.

— Какая жалость, что вы не рассказали обо всем раньше! Значит, в глубине души вы все-таки подозревали Гордона в причастности к этому убийству?

— Да, — кивнула она. — Но я не верила даже самой себе! Андрей был нежным, предупредительным…

— И тем не менее однажды он был вынужден простоять целую ночь на коленях, дабы вымолить ваше прощение! Кстати, почему?

Она покраснела.

— Я не могу…

— Вы уже не могли, Соня! Теперь Маше, возможно, угрожает опасность!

— Но это так стыдно, Саша!

Она умоляюще смотрела на меня, прижав руки к груди, но я была безжалостна.

— Хорошо, — смирилась она. — Он поднял на меня руку. Он меня ударил.

Я не поверила своим ушам. Вот это Гордон! Или были правы Оля и Флора, описывая его, как тирана?

— Я была сама виновата, Саша. Я смеялась над ним. Сказала, что он мне не нужен. Что я все еще люблю Михаила. Тогда он крикнул: «Если бы ты знала, на что я пошел ради тебя!» Я рассмеялась и сказала: