Каждая черточка лица. Каждый поворот головы. Его глаза, улыбку…

— Vous venez trop tard, Annette [497], - заметила Вера Александровна шепотом, поджимая губы, когда Анна заняла место подле нее за столом. — Это непозволительно. Прошу вас помнить о манерах, ma chere!

Но Анна пропустила ее слова мимо ушей, только деланно кротко произнесла: «Pardonnez-moi!», принялась за легкий ужин, ко второй перемене которого присоединилась к сидящим за столом. Она толком не участвовала в разговоре, что завели князь и тетя о предстоящем походе русской армии за границы империи и о возможных действиях былых союзников. Только отметила, что Чаговский-Вольный уезжает вслед за армией и намерен следовать за ней.

— Спешите получить свою долю славы? — спросила Анна, не удержавшись, чтобы не задеть князя, но, казалось, тот вовсе не обиделся. Только улыбнулся ей, как несмышленому ребенку.

— Ну, что вы, Анна Михайловна, какая слава может быть у того, кто не в первых рядах? Исключительно по доброй воле буду помогать нашим бравым воинам, чем в силах моих. Но все возможно — глядишь, к славе всеобщей примкну за благие дела свои. Орден, быть может, выпрошу. Ваша правда, чего зря труды свои творить?

И Анна снова опустила взгляд к тарелке, впрочем, ничуть не сожалея о сказанных словах, как бы ни делала обратного вида. После в беседе не участвовала и спешила побыстрее уйти к себе, ссылаясь на усталость. Да только остановили ее тут же, как только приподнялась со стула.

— Прошу, Вера Александровна, вашего дозволения переговорить с Анной Михайловной наедине, — произнес вдруг князь, тоже поднимаясь из-за стола согласно правилам, и Анна замерла на месте, пытаясь скрыть свою растерянность, взглянула на мадам, а потом на тетю, умоляя взглядом не давать подобного разрешения. Но мадам ныне уступала Вере Александровне свое старшинство, а та так обрадовалась этой просьбе, так просияла лицом, что было ясно, каков будет ее ответ. Конечно же, она позволила.

Прошли для разговора в синюю гостиную, где еще нынче во время обеда Анна столкнулась лицом к лицу с нежданным гостем. Вера Александровна же встала у окна в соседней комнате так, чтобы видеть через распахнутые двери князя и Анну, соблюдая приличия и в то же время создавая видимость уединения.

— Анна Михайловна…, - начал князь, но она тут же покачала головой под неодобрительный взгляд своей тетки из соседней комнаты.

— Прежде чем вы скажете что-то, я должна уведомить вас, что у меня нет ни малейшего желания обсуждать с вами иные обязательства, чем долговые. Мы так и не сумели внести первоначальный платеж, как вы выставили в своем требовании к Петру. Но, возможно, если вы позволите уменьшить его сумму до тридцати тысяч, то я могла бы расплатиться с вами нынче же. Оставшуюся сумму вы непременно получите впоследствии, слово Шепелевых в том. Отчего вы так улыбаетесь? — возмутилась она, заметив легкую улыбку на его губах.

— Забавно обсуждать подобные вопросы с девицей, — честно ответил он. — Да и потом — я уже обговорил все детали по выплате долга с Михаилом Львовичем.

При этой короткой реплике Анна едва устояла на ногах, настолько велико было потрясение, обрушившееся на нее при этих словах.

— О Бог мой! Вы сказали ему! Вы сказали ему…! Что вы сказали ему?! Неужто не понимаете, что эти вести убьют его? — Анна хотела развернуться и бежать в покои отца, но князь не позволил ей этого, удержал возле себя, обхватив пальцами ее локоть.

— Отчего вы так взволновались? Не оттого ли, что у вас некие тайны от вашего отца? К примеру, что вы более не связаны обязательствами с Олениным. Ваш отец, судя по всему, единственный, кто не ведает истинное положение дел о том. Но отчего вы так уверены, что это известие убьет его? Мало ли что случается — люди иногда онимают, что не желают связывать себя узами. Что с того?

— Вы не понимаете, не можете понять! Его здравие… его сердце такое слабое, что он не вынесет вестей о долге… о долгах Петруши… о его кончине, — ее голова шла кругом, руки дрожали. Если бы князь не удерживал ее, Анна была уверена, что упала бы в этот момент.

— С чего вы взяли, что Михаил Львович не осведомлен о долгах сына? — нахмурился недоуменно князь, глядя в ее глаза, в которых плескалась паника и страх. — Он знает о том, и ныне мы обсудили размеры выплат и сроки погашения. И о том, что стал основным должником за смертью сына, знает. И это не я просил его о встрече, не думайте то, он сам позвал меня нынче после обеда. Послушайте меня, Анна, — чуть встряхнул он ее руку, когда отвела взгляд от его лица в темноту зимнего вечера за окном. Явное неверие без особого труда читалось на ее лице. — Послушайте! Я действительно не знал ни об увечье, что случилось с вашим братом, ни о чем ином. И о смерти его я узнал лишь, когда прибыли с вашей тетушкой в Гжатск! Je vous assure que je ne le savais pas! [498]

— Прошу вас…. Я должна идти к отцу… тотчас! — в лице Анны не было ни кровинки, когда она взглянула на него, и князь отступил, выпустил ее руку из своих пальцев. В конце концов, впереди еще было много времени, а как сказал один французский написатель — кто выиграл время, тот выиграл в итоге.

— Я хочу, чтобы вы знали, Анна Михайловна, — вдруг произнес он твердо. — Я не готов отступиться от того, что намечено. И рано или поздно мы непременно переговорим о будущих днях и о том, что сулят они нам. Та девица, что прельстила мой взор в Москве… она стала иной. И эта иная стала приятна не только взгляду, но и сердцу…

— О, je vous prie [499], - с сарказмом, не свойственным девице, проговорила Анна. — Только не говорите, что влюблены в меня! Ибо в это поверить…

— Нет, я не влюблен, упаси Боже! — проговорил князь. — Тот глупец, кто доверит самое сокровенное свое чужому человеку. А я не глуп. Вы привлекаете меня. Вы изумляете меня… Я видел в вас еще тогда в Москве то, что ныне открывается, как бутон цветочный. Вы были прекрасны и девочкой. Но женщина, что рождается на свет… Подобной еще не видели мои глаза. Что может быть волнительнее, чем обладание ею?

Внезапно при последних словах в темных глазах князя вдруг вспыхнул огонь, перепугавший Анну, заставивший ее отступить от него на пару шагов. Чаговский-Вольный заметил это, поспешил снова вернуть на лицо выражение холодного спокойствия.

— Я задержу вас, Анна Михайловна, только на пару минут. Чтобы сказать вам, что эта женщина, в которую превращаетесь вы, это удивительное создание природы, не должна влачить жалкое существование. Она должна жить той жизнью, которая ей предназначена от рождения. Именно жить! Позвольте мне подарить вам все то, что вы обязаны иметь… позвольте вернуть вам прежнюю жизнь. Ибо война разрушила многие судьбы, разоряя, уничтожая, разрушая. И ныне вы ступили на путь, о котором даже не помышляли еще этой зимой. В нищету, в прозябание, в годы сожалений и воспоминаний. Судя по всему, ваш отец твердо намерен продать или отдать в заклад последнее, что имеет. Прямой путь к разорению, будем честными. Позвольте мне предотвратить сие, позвольте помочь вам, Анна Михайловна. Позвольте мне…

— Благодарю за ваше предложение, князь, — Анна сделала быстрый реверанс, не силах более слушать его слов. Страшась их правоты. И той тени, что вдруг вошла в комнату вместе с ними и встала возле ее плеча. Тени ее мрачного будущего. — Позвольте же мне удалиться к отцу.

Князь склонил голову в коротком поклоне, но не мог не заметить ей, когда она уже уходила из гостиной:

— Я могу помочь вам во всем, Анна Михайловна. И я готов это сделать. Обещайте подумать надо всем, что ныне сказано в этой гостиной.

Потому что есть только два пути, и один из них слишком страшен для той, кто не привыкла еще к своему новому положению. И верно, никогда не сможет привыкнуть. Они оба подумали об этом и прочитали мысли друг друга, заглянув в глаза. А потом Анна еще раз присела в реверансе и вышла вон, пытаясь унять бешено колотящее сердце в груди.

Ей открыли двери покоев отца по первому же стуку, словно ждали именно ее. И она шагнула через порог, едва дыша от волнения перед тем, что ей предстояло услышать. Отец все знал. Чаговский-Вольный не обманул ее. Задрожали колени от этого взгляда, брошенного через всю спальню от окна, у которого Шепелев полулежал в кресле, обложенный подушками и укрытый по грудь плотным покрывалом.

— Mon pere [500], - Анна с трудом разомкнула пересохшие губы.