немножко поколебалась и шмякнулась обратно в пиалу.

Не дождавшись продолжения, Виктор Сергеевич нарушил какое-то ощутимо тревож-ное молчание.

— А хорошо бы узнать, в конце концов. Ты всё жуёшь, жуёшь, а я строю догадки. Скажи на милость: причём здесь Карл Юнг, неандертальцы и указания товарища Сталина?

— Ты ещё забыл спросить, — очнувшись от раздумий, Вячеслав лучезарно улыбнулся, — причём здесь четвёртая группа крови? А жую я, потому что смакую.

Профессор, выдержав длинную паузу, хитроватым взглядом поверх очков обвёл при-тихших курсантов и сказал:

— А теперь оставим в покое на некоторое время неандертальцев и перепрыгнем через тысячелетия в век эдак двадцатый, в самое начало. Но сперва скажите, что вы знаете о Тибе-те?

Вопрос прозвучал неожиданно, и молодые парни начали недоумённо переглядываться. Потом послышался робкий голос:

— Это где Гималаи?

И поехало:…Тибетское нагорье…автономия в составе Китая…ламы там заправля-ют…столица Лхаса…далай-лама…

В ответ на каждую реплику профессор согласно кивал, похожая на грецкий орех лысая голова важно склонялась к очередному эрудиту, тонкая жилистая шея при этом словно на-прягалась так, что под морщинистыми складками рельефно проступали вены, из-под бровей поблескивали запавшие глазки. С каждым кивком очки в роговой оправе всё ниже соскаль-зывали по приплюснутому носу.

— Ну, что ж, не так плохо, — наконец подытожил он, поправив очки, — вы даже превзош-ли мои ожидания. Я удивляюсь не тому, как мало вы знаете о Тибете, а тому, что вы вообще хоть что-то о нём знаете. В программе современной школы на уроках географии Тибету от-водится в лучшем случае пара строк, а жаль. Жаль, хотя бы потому, что это моя родина. Да, да, молодые люди, далёкая и, не побоюсь такого слова, экзотическая. Начнём с того, что до-браться туда довольно трудно. Тибетское нагорье словно зажато между Гималаями с юга и горной системой Куньлунь с севера. И хотя высота нагорья в среднем превышает пять тысяч метров, вокруг него крепостными бастионами ещё на тысячу-тысячу пятьсот метров возвы-шаются покрытые льдом горные пики. Севернее Куньлуня на полтыщи вёрст смертельно опасная пустыня Гоби. Географически Тибет вроде бы плотно соседствует с Монголией, Афганистаном, Пакистаном, Бутаном, Непалом, Индией и, в том числе с СССР через Па-мир, но ландшафтно он практически отрезан от всего остального мира. Это страна снежных вершин, сотен озёр и тысяч рек и речушек. Народу там раз-два, и обчёлся, и это притом, что на территории Тибетского нагорья запросто может разместиться парочка европейских стран. Мир замкнутый, обособленный и, уж поверьте старику, суровый к человеку. Да, замкнутый и суровый. Такая вынужденная обособленность во многом определила культуру тибетцев, жизненный уклад и развитие производительных сил. Хотя, какое, к чёртовой бабушке, развитие! Так — промыслы, ремёсла, скотоводство, террасное земледелие и сегодня, как и тысячу лет назад. Стагнация. Вот вы, товарищи курсанты, воспитанные в духе атеизма, привыкли понимать религию, как средство охмурения народных масс правящими классами. Должен отметить — не всё так однозначно. Да, да, молодые люди, не всё! В период зарождения человеческой цивилизации, в непрерывной борьбе за выживание, с запрограммированной неотвратимостью возникали различные, тогда пока ещё примитивные верования: тотемизм, культ духов предков, шаманизм, поклонение солнцу, дарующему свет, поклонение огню теплотворному или воде, как источнику жизни. Я, грешным делом, с высоты своего старческого маразма полагаю прямую взаимосвязь разума и веры. Вера, как продукт осмысления окружающего мира, опередила науку, но она же, легко и просто объяснив акт Творения и место человека в Мироздании, помогла разуму выстоять перед бешеным ликом непознаваемой, неумолимой стихии, помогла не погрузиться дерзкой мысли в сумерки потрясающего сумасшествия. И чем выше поднимался человек по ступеням познания, тем сложнее становились верования, приобретая религиозные очертания. К чему я это говорю? Да к тому, чтобы вы, товарищи курсанты, с пониманием и уважением отнеслись к верховным религиозно- мировоззренческим установкам, сформировавшимся, в том числе, в среде тибетского народа. Там, прежде всего, человек не мыслит себя вне религии, там все духовные и материальные проявления его существования органично вписаны в религию. Такая страна, такой народ. И я там родился. Случилось сие знаменательное событие по уточнённым данным в одна тысяча восемьсот девяносто девятом году. Отец мой принадлежал к высшему духовенству и был ближайшим сподвижником и советником далай-ламы тринадцатого, воплощению бодхисатвы Ченрези — Авалокитешвары. Мне исполнилось пять лет, когда в 1904 году с востока в Тибет вторглись китайские императорские войска. Маньчжурская династия Цин решила прибрать к рукам Тибетское нагорье. Территориальные притязания Китая не понравились британцам, и они повели наступление на Тибет с запада, со стороны Афганистана через Гиндукуш. Британцы вели себя, как завоеватели, а маньчжуры, как погромщики и мясники. Монастыри сравнивали с землёй, а священнослужителей рубили саблями, соревнуясь, кто глубже рассечёт тело с одного удара. Командующий цинской армией генерал Чжоу Эфрын получил прозвище Чжоу-мясник. В такой обстановке далай-лама срочно организовал посольство к русскому царю с просьбой о помощи. Возглавил посольство мой отец, а я подвизался в качестве писца. Да, в том возрасте я уже владел каллиграфией лучше многих взрослых. Как мы добирались — рассказ особый, и живописать все трудности и опасности пути не буду из экономии времени. Так я впервые попал в Россию. Маньчжуры всё-таки оккупировали большую часть страны и захватили Лхасу — столицу Тибета. Возвращаться стало некуда. Отец занялся врачеванием, я учился в русской школе. Так продолжалось шесть лет. В 1911 году династия Цин была низложена, маньчжуры ушли, и мы получили возможность вернуться на родину. Но что-то сломалось в моём отечестве. Возможно, свою роль сыграло то обстоятельство, что далай-лама, призвав народ к вооружённому сопротивлению захватчикам, борьбу не возглавил, благополучно отсиживаясь за границей. Пропало уважение к власти, которую он персонифицировал. Видимо, желая как-то сгладить отрицательное впечатление от своего бегства, далай-лама возобновил своё правление с репрессивных мер по отношению к высшим военным чинам. Самым страшным наказанием считалось лишение перевоплощения, что достигалось отрезанием головы у важного преступника и высушиванием её в специальном помещении, где постепенно собралась большая коллекция жутких останков. Одновременно далай-лама начал заигрывать с народом. Процесс отправления молитв поставил, в прямом смысле, на поток. Водяные и ветряные колёса крутили молитвенные барабаны, и потому считалось, что молитвы о народном процветании возносятся непрерывно днём и ночью, пока течёт вода и дует ветер. Но такая рационализация только больше отвратила бедноту от теократической власти. Возле храмов и мендангов валялись дохлые собаки, которых никто не убирал, на священных надписях появлялись человеческие экскременты. Не только тёмные крестьяне и кочевники-скотоводы, но и сами священнослужители нарушали заповеди Будды. Например, монахам запрещалось убивать животных, однако кладовые монастырей были забиты тушами овец и яков. Придумали способ безгрешного убийства: загоняли животных на скалу, откуда те падали и убивались. Сами понимаете, товарищи курсанты, что такое поведение священнослужителей ну никак не способствовало повышению их авторитета. Мой отец как-то во всеуслышание сравнил многострадальный народ с больной собакой, подыхающей у ворот монастыря. С тех пор он впал в немилость. Наступал двадцатый год двадцатого столетия. Меня в Лхасе в то время не было, я изучал тибетскую медицину и философию в отдалённом дацане — это такой, как сейчас бы сказали, образовательный факультет при монастыре. Осознавая грозящую опасность, отец, сказавшись больным, скрылся из столицы, в одиночку добрался до моего монастыря и предложил мне покинуть страну. Как величайшую реликвию мой отец вёз в заплечной котомке туго скрученные рукописные свитки тибетского медицинского атласа Бри-ша. О том, как мы под видом странствующих монахов пробирались через Монголию в Россию, можно написать большой приключенче-ский роман. В конце концов, мы оказались здесь. Гражданская война к тому времени уже закончилась, а о тогдашнем послевоенном состоянии республики вы знаете из учебника ис-тории. Трудно