КОГДА ИМПЕРАТОР БЫЛ БОГОМ
Поначалу мальчику казалось, что он видит отца везде. У дверей туалета. Под душем. Отец стоял, прислонившись к дверям барака. Вместе с другими мужчинами в широкополых соломенных шляпах сидел на деревянной скамье. Над их головами сияло безоблачное голубое небо. Палило полуденное солнце. Никаких деревьев. Никакой тени. Ни единой птицы.
Был 1942 год. Позднее лето. Город, состоявший из крытых толем бараков за проволочной изгородью, раскинулся посреди пыльных просторов выжженной солнцем пустыни. Ветер здесь не приносил прохлады, а обдавал сухим жаром. Дождей, наверное, не бывало вовсе. И куда бы мальчик ни посмотрел, он повсюду видел его. Папу. Отца. Отосана.
Потом мальчик понял, что все люди здесь похожи друг на друга. Темные волосы. Узкие глаза. Высокие скулы. Толстые очки. Тонкие губы. Отрешенные взгляды. Скверные зубы. Непроницаемые лица.
Поэтому всех их легко было принять за отца.
Невысокого желтокожего человека.
Колокола звонили трижды в день. Казалось, их звон никогда не прекратится. Над черными крышами бараков плыл запах жареной печенки. Или вареной рыбы. Изредка — конины. Иногда — тушеных бобов без всякого мяса. Из столовой доносилось лязганье ножей и вилок. Палочками для еды здесь никто не пользовался. Войдя в столовую, мальчик увидел море темноволосых голов. Множество жующих ртов. Все сосредоточенно глотали. Обсасывали кости. Рыгали. В дальнем углу, у флага, он различил знакомое лицо.
— Папа! — закричал он, и трое мужчин в очках с железными дужками подняли головы от тарелок и спросили: «Nan desu ka?»
Что это означало, мальчик не знал.
Он потупился и ткнул вилкой в венскую сосиску. Мать в очередной раз напомнила ему, что на людях нельзя кричать. И разговаривать с набитым ртом нельзя тоже. Гарри Ямагути постучал ложкой о стакан и громко объявил, что в понедельник вечером перекличка. Сестра мальчика пнула его под столом носком поношенной туфли «Мэри Джейн».
— Заруби себе на носу: папы здесь нет, — прошептала она.
Им выделили комнату в бараке неподалеку от проволочной изгороди. Здесь им предстояло жить втроем. Мальчику. Его сестре. Их матери. В комнате стояли три железные койки, с потолка свисала на проводе одна-единственная лампочка без абажура. Еще в комнате был стол, сделанный из ящиков. И грубая деревянная полка, на которую они поставили старое радио «Зенит», привезенное из Калифорнии. Рядом стоял будильник. Кувшин с бумажными цветами. Солонка. На стене у окна висел портрет Джо Ди Маджо,[15] вырезанный из иллюстрированного журнала. Водопровода в бараке не было. Туалет был один на весь барак.
Где-то далеко, по другую сторону океана, шла война. По вечерам мальчик, лежа на соломенном тюфяке, слушал по радио сводки с фронта. Из других комнат долетали самые разные звуки. Шорох шагов. Шлепанье игральных карт. Женский голос, шептавший: «Ниже, ниже, вот так». Мужской голос напевал: «Auf Wiederseh'n, дорогая, auf Wiederseh'n!»
Кто-то произнес: «Просто скажи sayonara, Фрэнк!»
Кто-то сказал: «Bonsoir!»
Кто-то попросил: «Заткнитесь, пожалуйста».
Кто-то громко рыгнул.
Над кроватью мальчика было окно. В него можно было увидеть луну, звезды и множество черных крыш. Вдали, за бараками, лежала пустошь, где росла только полынь, еще дальше, за проволочной изгородью, возвышалось несколько деревянных башен. На каждой башне стоял часовой с автоматом. Еще у него был бинокль, а по ночам он включал прожектор. У всех часовых были каштановые волосы и зеленые глаза. А может, голубые. Не исключено, что кто-то из них раньше служил на Тихом океане.
— Будь осторожен, — предупредила мальчика мать в первый день на новом месте. — Не трогай изгородь. И не пытайся заговорить с часовыми. Не смотри на солнце. А главное, никогда не произноси вслух имя императора.
Мальчик всегда носил голубую бейсболку и никогда не смотрел на солнце. Он часто гулял в противопожарной полосе, опустив голову и сунув руки в карманы, и выискивал в песке раковины и наконечники индейских стрел. Однажды он видел гремучую змею, она спала среди полыни. В другой раз видел скорпионов. Как-то наткнулся на лошадиный череп, добела выгоревший на солнце. Был случай, когда ему встретился мужчина в красном шелковом кимоно, с ведром в руках. Он сказал, что идет к реке.
Приближаясь к башням, мальчик обязательно надвигал бейсболку на глаза и старался не смотреть на часовых, чтобы нечаянно не заговорить с ними.
Но иногда все-таки нарушал материнский запрет.
— Хирохито, Хирохито. Хирохито.
Имя императора слетало с его губ само собой.
Он повторял его едва слышно. Быстро. Много раз подряд.
В поезде, когда мальчик спал, положив голову на колени сестры, ему приснилось, что он едет по морю на огромной белой лошади. А у самого горизонта виднеются силуэты трех кораблей. Они приплыли с другого берега океана. Сам император прислал их за мальчиком. У них высокие стройные мачты и большие белые паруса, раздуваемые ветром. Корабли медленно поворачивают к берегу. Тут мальчик проснулся и обнаружил, что едет в поезде, в вагоне, который слегка раскачивается из стороны в сторону. Женщина на соседнем сиденье что-то напевала себе под нос. Светало, сестра крепко, спала, посапывая во сне. На ней было летнее платье с маленькими желтыми цветочками. Ведь им предстояло жить в пустыне, а там лето почти круглый год.
Настоящая пустыня была совсем не похожа на ту, о которой мальчик читал в книжках. Здесь не было ни оазисов, ни пальм, ни верблюдов, медленно бредущих через дюны. Все, что здесь было, — это пыль, горячий ветер и раскаленный песок.
К полудню жар волнами исходил от земли. Воздух над бараками, казалось, мерцал. Термометр показывал девяносто пять градусов по Фаренгейту. Потом сто. Потом сто десять.[16] Старики сидели на длинных деревянных скамьях, не говоря ни слова, обстругивали палки и ждали, когда спадет зной. Мальчик играл в шарики на полу прачечной. Или в китайские шашки. Или вместе с другими мальчиками носился по коридорам бараков, играя в «полицейские и воры» или в войну.
— Смерть нацистам! — кричали они при этом. — Смерть япошкам!
В дни, когда жара не позволяла выйти из дома, мальчик сидел в комнате с мокрым полотенцем на голове и листал старые номера журнала «Лайф». Разглядывал фотографии европейских городов, подвергшихся бомбардировкам. Фотографии солдат союзнических армий, отступающих из Бирмы в Индию через раскаленные джунгли. Сестра мальчика часами лежала на своей койке, листала каталог «Сирс» и как зачарованная смотрела на спортивные туфли и стройных красавцев в плавках. Она писала письма подругам, живущим далеко отсюда, по другую сторону проволочной изгороди, и сообщала, что отлично проводит время.
«Жаль, что тебя здесь нет. Надеюсь скоро получить от тебя весточку».
Их мать сидела у окна и штопала носки. Или читала. Или клеила детям бумажных змеев с длинными хвостами, сделанными из мешков для картошки. Она ходила на курсы, где учили составлять композиции из
