— Пришлось. Не оставлять же их на стенах.
— Скажи, как я выгляжу.
Мать погладила ее по щеке:
— Замечательно. У тебя очень красивый нос.
— А еще у меня есть что-нибудь красивое?
— Конечно. У тебя прекрасные зубы.
— Зубы не в счет.
— Вот и нет. Зубы — это очень важно. — Мать привлекла девочку к себе и обняла за плечи. Та уткнулась ей в шею и закрыла глаза.
— Скажи честно, я не очень страшная? — прошептала она.
— Ну-ка подними голову!
Девочка послушалась.
— Теперь посмотри на меня.
Девочка подняла глаза.
— Я в жизни не видела такой красавицы!
— Это ты просто так говоришь, а на самом деле это неправда, — вздохнула девочка.
— Нет, это правда.
Мальчик включил радио. Передавали прогноз погоды на следующий день. Завтра будет дождь и похолодает.
— Сиди и пей отвар, — сказал мальчик сестре.
— Завтра, выходя из дома, не забудьте зонтик, — посоветовал диктор.
Девочка села за стол. Выпила отвар и стала рассказывать матери о хвойных деревьях. Большинство из них вечнозеленые, но есть и такие, которые меняют хвою каждый год. Не на всех растут шишки. У некоторых, например у тиса, есть только семена.
— Очень познавательно, — выслушав, кивнула мать.
Затем она встала и напомнила дочери, что пора разучить на пианино домашнее задание — следующий урок должен был состояться в четверг.
— Неужели сегодня тоже нужно играть? — спросила девочка.
Женщина задумалась.
— Нет, не нужно, — покачала она головой. — Только если ты сама хочешь.
— Скажи, что мне сыграть.
— Не могу.
Девочка пошла в гостиную и села на банкетку у пианино.
— А метронома-то нет! — крикнула она.
— Считай про себя.
— …три, пять, семь… — Девочка отложила нож и перевела дух.
Они ужинали в столовой. За окнами сгущались сумерки. Небо приобрело темно-багряный оттенок, с побережья долетал легкий бриз. На магнолии у дверей дома Гриров сидела целая стая соек, наполнявших воздух пронзительным щебетанием. Капля дождя упала на подоконник. Женщина встала и закрыла окно.
— Одиннадцать, тринадцать, — продолжала девочка.
Она повторяла простые числа перед контрольной, назначенной на понедельник.
— Шестнадцать, — подсказал мальчик.
— Нет. Из шестнадцати можно извлечь квадратный корень.
— Я забыл, — откликнулся он, взял вареную куриную ножку и стал есть.
— Как ты мог забыть, если никогда этого не знал?
— Сорок один, — отчеканил мальчик. — Восемьдесят шесть. — Он вытер рот салфеткой и добавил: — Двенадцать.
Девочка насмешливо посмотрела на него и повернулась к матери.
— Какая-то дурацкая курица, — пожаловалась она. — Такая жесткая. — Она отложила вилку. — Больше не хочу.
— Коли не хочешь, не ешь, — ответила мать.
— Я доем, — вызвался мальчик.
Он схватил куриное крылышко с тарелки сестры и засунул в рот. Быстро прожевал, выплюнул кости и спросил у матери, куда они поедут завтра.
— Не знаю, — пожала она плечами.
Девочка вышла из-за стола. Села за пианино и стала играть по памяти пьесу Дебюсси «Кукольный кэк-уок». Мелодия была простая и медленная. Прошлым летом девочка играла эту пьесу на концерте в музыкальной школе. Тогда отец сидел в первом ряду и, когда она закончила, аплодировал громче всех. Девочка сыграла пьесу до конца, не пропустив ни единой ноты. Когда она начала сначала, мальчик поднялся к себе и стал собирать вещи.
Прежде всего положил в чемодан бейсбольную перчатку. Засунул в красный шелковый карман под крышкой — тот сразу стал выпирать. Побросал в чемодан одежду и попробовал закрыть крышку, но безуспешно. Тогда он сел на чемодан, придавив его своим весом. И вдруг вскочил — крышка тут же открылась. Он кое-что вспомнил. Выбежал в холл и достал из шкафа зонт, черный в белый горошек. Повертел в руках и грустно покачал головой. Слишком длинный. Нечего и думать, что он поместится в чемодан.
Женщина стояла в пустой кухне и мыла руки. В доме было тихо. Дети уже спали. Трубы нагрелись за день, и из крана текла теплая вода. Откуда-то издалека доносились раскаты грома и завывания сирены, слабые, едва различимые. Женщина выглянула в окно. На небе по-прежнему не было ни облачка, сквозь ветви клена проглядывала полная луна. Клен был совсем молодым деревцем с нежными резными листьями, осенью они становились ярко-красными. Ее муж посадил этот клен четыре года назад. Женщина закрыла кран и огляделась вокруг в поисках полотенца. Но его не было. Она упаковала все полотенца. Они лежали в одном из чемоданов.
Тогда женщина вытерла руки о подол и подошла к клетке с попугаем. Сняла зеленую ткань, которой ее накрывали на ночь, и отперла дверцу.
— Выходи, — сказала она и протянула руку.
Попугай осторожно перебрался на подставленную ладонь и вопросительно уставился на женщину.
— Это я, — сказала она.
Птица мигнула. Глаза у нее были черные, без зрачков. Настоящие бусинки.
— Иди сюда, — произнес он. — Иди ко мне.
Попугай говорил голосом ее мужа. Если закрыть глаза, можно подумать, что он рядом.
Но женщина не стала закрывать глаза. Она точно знала, что мужа здесь нет. Он спал сейчас на узкой арестантской койке — а может быть, и на нарах — в форте Сэм-Хьюстон, где всегда отличная погода. Она представила, как он лежит, закрыв глаза рукой, и поцеловала попугая в голову.
— Я и так здесь, — сказала она. — Я и так с тобой.
Она дала попугаю семечко подсолнуха, и он ловко разгрыз его.
— Иди сюда, — повторил попугай.
Женщина открыла окно и посадила его на подоконник.
— Ты очень красивая, — сообщил попугай.
Она пощекотала у него под клювом, и попугай довольно закрыл глаза.
— Глупая птица, — прошептала женщина.
И закрыла окно. Попугай остался по ту сторону стекла. Он постучал по раме лапой и что-то сказал, она не разобрала. Старалась не слушать, что он говорит. Постучала по оконной раме.
— Улетай.
Попугай взмахнул крыльями и опустился на ветку клена. Женщина схватила швабру, вышла во двор и
