принесли ему славу: 'да обрекутся они неизв?стности,- писалъ онъ о 'Вечерахъ на хутор?',- покам?стъ что-нибудь ув?систое, великое, художническое, не изыдетъ изъ меня!' Съ этимъ 'великимъ' онъ хот?лъ связать то 'большое д?ло', о которомъ онъ мечталъ. 'Я вижу ясн?е и лучше многое, нежели другіе,- писалъ онъ матери въ 1833 году.- Я изсл?довалъ челов?ка отъ его колыбели до конца, и отъ этого ничуть не счастлив?е. У меня болитъ сердце, когда я вижу, какъ заблуждаются люди. Толкуютъ о доброд?тели, о Бог? и, между т?мъ, не д?лаютъ ничего. Хот?лъ бы кажется, помочь имъ, но р?дкіе, р?дкіе изъ нихъ им?ютъ св?тлый, природный умъ, чтобы увид?ть истину моихъ словъ'. Гоголь даже одно время бросилъ совс?мъ писать, мучаясь т?мъ, что его великіе замыслы не находятъ себ? великаго воплощенія, 'мелкаго (писать),- говоритъ онъ,- не хочется, великое не выдумывается'.}. Пушкинъ указывалъ ему, что это 'большое д?ло' можно было сд?лать литературой, что обличеніе недостатковъ родной русской жизни – тоже д?ло немаловажное, но, должно быть, ему не удалось разуб?дить Гоголя. Вотъ почему и 'Ревизоръ' {Въ 1-ый разъ поставленъ на сцену 19 апр?ля 1836 г.}, им?вшій большой усп?хъ и въ то же время вызвавшій озлобленіе въ широкихъ кругахъ русской публики, принесъ Гоголю больше горя, ч?мъ радости. Произошло это потому, что 'на сцену Гоголь смотр?лъ не какъ авторъ заурядной театральной пьесы, котораго полное торжество заключается въ радушномъ пріем? и рукоплесканіяхъ публики, но съ затаеннымъ страхомъ и глубокою скорбью за судьбу своего созданія, въ которое онъ положилъ свою душу, свои лучшія, благородн?йшія стремленія' (Шенрокъ). Театръ ломился, когда давали 'Ревизора', но многіе осуждали пьесу за дерзкую критику русской жизни. Гоголь былъ пораженъ т?мъ, какое впечатл?ніе произвела на русское общество его пьеса: 'Господи Боже!- жаловался онъ.- Ну, если бы одинъ, два ругали, ну, и Богъ съ ними, a то вс?, вс?!' Измученный и потрясенный своей 'неудачей', Гоголь у?зжаетъ за границу, чтобы тамъ отдохнуть и успокоиться. Онъ уб?дился теперь, что та публика, которой онъ съ юности рвался 'служить', не понимала его, относилась къ нему враждебно… Къ тому же, и самъ Гоголь разочаровался въ той пьес?, которая недостаточно ясно выразила его основную мечту,- онъ хот?лъ 'пропов?дывать', 'морализировать', когда писалъ своего 'Ревизора', a оказался 'обличителемъ'. Произошло это потому, что 'великій художникъ,- воспитанникъ Пушкина, поб?дилъ въ Гогол? 'моралиста'. Увлеченный сюжетомъ 'Ревизора', сюжетомъ, который былъ ему подаренъ Пушкинымъ, Гоголь предоставилъ свободу своему юмору,- и, въ результат?, получилась сатира, поражавшая въ сердце всю тогдашнюю русскую д?йствительность, съ ея централизаціей, съ ея чиновничествомъ и произволомъ {Это понялъ императоръ Николай Павловичъ, присутствовавшій на первомъ представленіи комедіи. 'Ну, пьеска! – сказалъ онъ – вс?мъ досталось, a больше вс?хъ мн?!'}. Гоголь не м?тилъ такъ глубоко,- онъ ничего не им?лъ противъ строя тогдашней русской жизни,- онъ хот?лъ лишь изобличить пороки отд?льныхъ лицъ, которыя своими личными недостатками вносили дисгармонію въ систему, вообще превосходную, не нуждающуюся въ реформахъ. Говоря словами Капниста онъ стоялъ на той точк? зр?нія, которая утверждала, что 'законы святы, да исполнители – лихіе супостаты', что вся б?да не въ порядкахъ, a въ душевныхъ качествахъ отд?льныхъ людей. Эта точка зр?нія на русскую жизнь проводилась и Карамзипымъ, и Жуковскимъ, и отчасти Пушкинымъ… Жандармъ, появляющійся въ конц? комедіи съ изв?стіемъ, что настоящій ревизоръ прі?халъ и зоветъ къ отв?ту порочныхъ чиновниковъ, игралъ въ глазахъ Гоголя слишкомъ большую роль,- онъ оправдывалъ строй русской жизни, указывалъ, что порокъ наказывается и въ Россіи. Но эта мораль пьесы оказалась слишкомъ бл?дна,- ея никто не зам?тилъ, ея не поняли,- и это было больно Гоголю.

Объясненіе Гоголемъ смысла пьесы. Значеніе см?ха.

Въ развязк? 'Ревизора' онъ самъ объяснилъ истинный смыслъ своей комедіи. Въ уста 'перваго комическаго актера' вложилъ онъ свои мысли, свои взгляды. 'Н?тъ такого города на Руси, говорилъ Гоголь его устами, гд? бы вс? чиновники были порочны. Сл?довательно, не надо буквально понимать всего изображеннаго, не надо угадывать живыхъ людей въ изображенныхъ герояхъ. Авторъ изобразилъ 'душевный городъ' – т. е. челов?ческую душу вообще, и вс? 'чиновники', и жители этого города – это олицетворенія пороковъ, съ которыми долженъ бороться челов?къ,- иначе ждетъ челов?ка страшная кара. 'Будто не знаете, кто это ревизоръ? Что прикидываться? Ревизоръ этотъ – наша проснувшаяся сов?сть, которая заставитъ насъ вдругъ и разомъ взглянуть во вс? глаза на самихъ себя. Передъ этимъ ревизоромъ ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повел?нію онъ посланъ'. Сов?сть – 'настоящій ревизоръ' – 'Хлестаковъ – в?треная св?тская сов?сть, продажная, обманчивая сов?сть; Хлестакова подкупятъ какъ разъ наши же, обитающія въ душ? нашея, страсти… Не съ Хлестаковымъ, но съ настоящимъ ревизоромъ оглянемъ себя! Клянусь, душевный городъ нашъ стoитъ того, чтобы подумать о немъ, какъ думаетъ добрый государь о своемъ государств?. Благородно и строго, какъ онъ изгоняетъ изъ земли своей лихоимцевъ, изгонимъ нашихъ душевныхъ лихоимцевъ! Есть средство, есть бичъ, которымъ можно выгнать ихъ. См?хомъ, мои благородные соотечественники! См?хомъ, котораго такъ боятся вс? низкія наши страсти! См?хомъ, который созданъ на то, чтобы см?яться надъ вс?мъ, что позоритъ истинную красоту челов?ка. Возвратимъ см?ху его настоящее значеніе! Отнимемъ его y т?хъ, которые обратили его въ легкомысленное св?тское кощунство надъ вс?мъ, не разбирая ни хорошаго, ни дурного!… Не возмутимся духомъ, если бы какой-нибудь разсердившійся городничій, или, справедлив?е, самъ нечистый духъ, шепнулъ его устами: 'что см?етесь? надъ собой см?етесь!' {Смыслъ этой фразы обращенной въ комедіи, словно къ публик?, д?йствительно, загадочный, разъясняется только этими словами Гоголя.} Гордо скажемъ ему: 'Да, надъ собой см?емся, потому что слышимъ приказанье Высшее быть лучшими другихъ!… Не пустой я какой-нибудь скоморохъ, созданный для пот?хи пустыхъ людей, но честный чиновникъ великаго Божьяго государства, и возбудилъ въ васъ см?хъ,- не тотъ безпутный, которымъ пересм?хаютъ въ св?т? челов?къ челов?ка, который рождается отъ безд?льной пустоты празднаго времени, но см?хъ, родившійся отъ любви къ челов?ку. Дружно докажемъ всему св?ту, что въ Русской земл? все, что ни есть, отъ мала до велика, стремится служить Тому же, Кому вс? должны служить на земл?,- несется туда, кверху, къ Верховной в?чной красот?'.

Понятно, какъ оскорбительно было Гоголю сознать, что никто въ автор? 'Ревизора' не увид?лъ 'честнаго чиновника великаго Божьяго государства' – пропов?дника добра,- a усмотр?ли или скомороха-шута, пот?шника толпы, или либерала-обличителя, или просто суроваго и несправедливаго судью-самозванца. Онъ уб?дился, что его опять не поняли читатели, и онъ сталъ защищать себя отъ многочисленныхъ и разнообразныхъ обвиненій,- особенно, отъ обвиненій въ томъ, что хот?лъ унизить Россію {Это онъ сд?лалъ не только въ частныхъ беседахъ и письмахъ, но и въ н?сколькихъ объяснительныхъ статьяхъ, посвященныхъ 'Ревизору': 'Отрывокъ изъ письма, писаннаго авторомъ посл? перваго представленія 'Ревизора' къ одному литератору', въ 'Предув?домленіи для т?хъ, которые хот?ли бы сыграть, какъ сл?дуетъ 'Ревизора' и въ комедіи,,Театральный разъ?здъ посл? представленія новой комедіи' (1842), 'Развязка Ревизора'.}. 'Если бы это была правда,- писалъ онъ Прокоповичу,- то хуже ('Ревизора') на Руси мн? никто не могъ нагадить. Но, слава Богу, это – ложь… Мн? страшно вспомнить обо вс?хъ моихъ мараньяхъ. Они въ род? грозныхъ обвинителей являются глазамъ моимъ. Забвенья, долгаго забвенья проситъ душа. И если бы появилась такая моль, которая съ?ла бы вс? экземпляры 'Ревизора', a съ ними 'Арабески', 'Вечера' и всю прочую чепуху, и обо мн? въ теченіе долгаго времени ни печаталъ, ни изустно не произносилъ никто ни слова, я бы благодарилъ судьбу'. Онъ охлад?лъ къ 'Ревизору', какъ прежде къ 'Гансу Кюхельгартену', и успокоенія искалъ, какъ и раньше, въ заграничномъ путешествіи.

'Пророку н?тъ славы въ отчизн?' – писалъ онъ Погодину незадолго до отъ?зда, выражая въ этихъ словахъ все свое самомн?ніе и презр?ніе къ русской 'черни'. Но его все не оставляла мысль, что онъ совершитъ н?что великое: называя вс? свои сочиненія (въ томъ числ? и 'Ревизора') 'ученическими', онъ восклицалъ: 'пора, пора, наконецъ, заняться д?ломъ!'.

Гоголь заграницей.

Гоголь заграницей, въ періодъ 1836-1841 гг.- 'большая загадка, которую, в?роятно, не разъяснятъ никакіе біографическіе матеріалы и даже личвыя признанія поэта. Въ этой сложной душ?, полно противор?чій, совершалось за этотъ періодъ времени то таинственное бореніе, которое художника, въ конц? концовъ, обратило въ моралиста и богослова, и въ юморист?-бытописател? заставило вновь проснуться съ подновленной силой старое романтическое міросозерцаніе. Это было бореніе сначала очень радостное, полное вдохновеннаго восторга, a въ конц? совс?мъ бол?зненное, истомившее художника и физически, и нравственно (Котляревскій).

Заграницей онъ искалъ только впечатл?ній эстетическихъ,- онъ холодно относился къ западно-европейской культур?, къ современной жизни Европы, даже къ исторической старин?,- чаще всего оставался онъ одинъ съ глазу на глазъ, со своей душой, мятежной и жаждущей. Къ Германіи, Швейцаріи и Парижу отнесся онъ равнодушно; только Италія нравилась ему. Она успокаивала его больные нервы; св?томъ, тепломъ и красотой ласкала его больгое сердце. 'Кто былъ въ Италіи, тотъ скажи 'прощай' другимъ землямъ',- писалъ Гоголь друзьямъ,- кто былъ на неб?, тотъ не захочетъ на землю. Европа, въ сравненіи съ Италіей, все равно, что день пасмурный въ сравненіи съ днемъ солнечнымъ'. 'Душенька моя! моя красавица Италія!- восклицалъ онъ,- никто въ мір? ея не отниметъ y меня! Я родился зд?сь… Россія, Петербургъ, сн?га, подлецы, департаментъ, ка?едра, театръ,- все это мн? снилось… О, если бы вы взглянули только на это осл?пляющее небо, все тонущее въ сіяніи! Все прекрасно подъ этимъ небомъ'. Особенно увлекался Гоголь Римомъ: 'Зд?сь только тревоги не властны и не касаются души,- писалъ онъ…- Кром? Рима, н?тъ Рима на св?т?,- хот?лъ было сказать – счастья и радости, да Римъ больше, ч?мъ счастье и радость!'.

Жизнь въ Рим?.

Въ Рим? Гоголь жилъ въ обществ? молодыхъ русскихъ художниковъ – сл?довательно, въ кругу утонченныхъ эстетическихъ удовольствій. Особенно сблизился онъ съ изв?стнымъ энтузіастомъ-художникомъ Ивановымъ, который всю свою жизнь отдалъ созданію одной картины: 'Явленіе Христа народу' (находится въ Москв? въ Третьяковской галере?). Религіозное мстическое настроеніе Иванова было сродни Гоголю, высокое пониманіе миссіи художника тоже связывало обоихъ. Понятна изъ этого ихъ дружба, взаимное вліяніе ихъ и углубленіе въ душ? обоихъ религіознаго мистицизма.

Къ этой пор? пребыванія Гоголя въ Италіи относится увлеченіе Гоголя католицизмомъ. Гоголь, какъ художникъ, былъ поб?жденъ красотою католической службы, великол?піемъ храмовъ, набожностью в?рующихъ и ликовъ. 'Только въ одномъ Рим? молятся,- говорилъ онъ,- a въ другихъ м?стахъ показываютъ только видъ, что молятся'. Русскіе аристократы, друзья Гоголя, изм?нившіе православію ради католичества, прилагали усилія, чтобы и Гоголя заставить сд?лать то же; для этого было организовано постепенное систематическое склоненіе великаго писателя въ католицизмъ. Онъ это зам?чалъ, но этому не противился,- говорилъ даже, что 'позволяетъ втирать въ себя н?сколько хорошихъ мыслей'. Впрочемъ, если Гоголь отъ православія и не уклонился, то, несомн?нно, охотно слушалъ разговоры о 'божественномъ',- в?дь это было такъ близко основнымъ интересамъ его жизни!…

Отношеніе къ родин?.

Любопытно, что въ эту пору полной эстетической и религіозной жизни, когда писателю, удаленному отъ родины, она казалась далекимъ 'сномъ',- творчество его работало интенсивно и все въ томъ же направленіи, которое далъ ему Пушкинъ. Гоголь 'жилъ' Италіей, и, въ то же время, 'грезилъ' Россіей,- и грезы эти были такъ ясны, такъ мучительно-живы, были облечены въ такую осязательную 'плоть',- что перо Гоголя быстро рисовало одинъ русскій типъ за типомъ: Чичиковъ, Ноздревъ, Собакевичъ,- все это было такъ далеко отъ Италіи, отъ духовныхъ интересовъ Гоголя,- но все это росло передъ нимъ, окрашивалось ярко и жизненно {'Я живу около года въ чужой земл?,- писалъ онь одному другу,- вижу прекрасныя небеса, міръ, богатый искусствами и челов?комъ; но разв? перо мое принялось описывать предметы, могущіе поразить каждаго? Ни одной строки не могъ я посвятить чуждому. Непреодолимою ц?пью прикованъ я къ своему, и нашъ б?дный, неяркій міръ, наши курныя избы, обнаженныя пространства предпочелъ я небесамъ лучшимъ, прив?тливо гляд?вшимъ на меня'.}.

'Мертвыя души'.

Въ 'Мертвыхъ Душахъ' Гоголь задумалъ опять 'великое' произведеніе. Сперва, впрочемъ, онъ не придавалъ серьезнаго значенія своему труду: для Гоголя сначала это произведеніе было только см?шныжъ анекдотомъ, 'карикатурой'. Но его поразило, что чтеніе первыхъ главъ романа въ 1835 г. произвело на Пушкина такое впечатл?ніе, что онъ, см?явшійся при начал? чтенія, становился все сумрачн?е и, наконецъ, когда чтеніе кончилось, сказалъ: 'Боже! какъ грустна наша Россія!' 'Меня это изумило,- говоритъ Гоголь,- Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не зам?тилъ, что все это карикатура и моя собственная выдумка!' Т?мъ не мен?е, скоро и самъ Гоголь понялъ, что изъ 'см?шного анекдота можетъ выйти большая картина'. Посл? смерти Пушкина, въ 1837 году, отношеніе Гоголя къ