– А что ты делаешь?

– Не могу сказать. А ты не могла бы приехать часа через полтора-два? – так же напряженно переспросил он.

Я не стала возражать. Зачем? Что мне стоит пока пойти домой и еще пописать инструкцию? Нет, писать после разговора с ним я не могла. У меня не укладывалась в голове мысль – мы с Лешкой и вдруг чужие люди! Разве такое может быть? Разве это правильно? Мы же были вместе, почему мы вдруг оба стали так одиноки?

Я посидела немного у компьютера, делая вид, что работаю, но на самом деле механически перебирала ссылки на свои любимые кулинарные сайты и смотрела разные рецепты, не вчитываясь по- настоящему ни в один, а потом стала собираться. Через два часа я уже стояла на площадке напротив двери своей квартиры. Я позвонила в дверь. У меня был ключ, но я уже не чувствовала себя здесь по-настоящему хозяйкой. И потом, мало ли чем там Лешка занят?

– Леш, ты дома? – громко спросила я, открывая дверь в прихожую.

В доме было тихо, но при этом как-то неприятно пахло. То ли сгоревшей едой, то ли каким-то варевом из неправильных продуктов.

– А, Юлька, ты? – раздался голос моего Алешки. Он был, по-видимому, где-то на кухне. Голос был каким-то сдавленным.

– У тебя все в порядке? – вежливо поинтересовалась я, снимая легкие полуботинки на каблуке.

В нашем доме ничего не изменилось, если не считать странного запаха. Все те же акварели висели в потускневших со временем рамах, их паспарту потемнели, но от этого картины даже выигрывали. Я помнила каждый рисунок, как и когда он был нарисован. Я помнила, как мне приходилось скандалить с прорабом, когда мы клеили обои в нашей квартире, я придиралась к неровным стенам, а прораб убеждал меня, что теперь так модно.

– Проходи на кухню! – крикнул Лешка. – Только руки помой.

– Зачем? – удивилась я.

– Надо, – тоном, не допускающим возражений, приказал он.

Я зашла в ванную, поморщившись немытым зеркалам и грязной раковине. А еще Дашка мне клялась, что они с Лилькой прекрасно справляются. Фу!

– Ну, ты готова? – спросил меня Лешка, всунув неожиданно свою голову в ванную. Он улыбался и был перемазан в какой-то ерунде.

– К чему? – вытаращилась я на него.

И тут… он открыл мне дверь, и я увидела, что перемазан он в каком-то джеме да еще нацепил на себя мой старый фартук в крупную клубничку.

– Что это?

– Это? – усмехнулся Лешка. – Примеряю свою новую униформу!

– Что? – еще шире раскрыла я глаза.

– Ну, я так понимаю, ты хочешь взять меня с собой в Сочи в качестве домохозяйки, так я тут практикуюсь, – как ни в чем не бывало заявил он. – Только пока у меня получается не очень. Но это не значит, что тебе не придется всю эту бурду пробовать!

– Бурду? Ты считаешь, что это… съедобно? – ехидно улыбнулась я, проходя в заваленную грязной посудой и открытыми пачками самых разнообразных продуктов кухню.

– Съедобно или нет, но именно этим тебе придется питаться, когда ты будешь приходить с работы домой. На большее я пока не способен, – с широкой улыбкой Лешка посмотрел мне в глаза и развел руками.

Я же, как была, так и села на кухонную табуретку, не сказав больше ни слова. Меня трясло, слезы сами собой так и полились из глаз. Я смотрела на моего дорогого, родного мужа и думала, что, наверное, вот это и есть самое большое счастье – после всех бурь и штормов сидеть посреди нашей грязной кухни. Сидеть вместе, вдвоем, обнявшись, и смотреть друг другу в глаза.

– Так ты правда поедешь? – еще не веря до конца, переспросила я.

– Если ты это съешь, – невозмутимо ответил Лешка и поставил передо мной блюдо с какой-то невообразимой бурдой.

Это именно у нее был такой странный запах. Я даже не сомневалась, что после этого меня ждет пищевое отравление, но зачерпнула полную ложку сладкой, пригоревшей, но при этом мясной штуки и отправила ее себе в рот. Даже не знаю, как это можно было бы еще назвать. Нет, только штука.

– М-м-м, очень вкусно! – Я старательно изобразила на лице выражение неземного блаженства и с усилием сглотнула.

– Нет, ну это невозможно. Выплюнь немедленно. Я же пошутил. Это есть нельзя, – засмеялся Алексей.

– Ради тебя я хоть живого таракана съем. Так ты едешь?

– Я не могу без тебя жить. Я хожу по пустой квартире и смотрю только на наши фотографии. На тебя. Какая ты была в двадцать лет, как ты сменила прическу, когда родилась Дашка. Как ты забавно потолстела, когда родила Лильку. У тебя тогда была фантастическая грудь. – Лешка от удовольствия чуть прищурился и перевел взгляд на то, что осталось от моей груди.

– У меня тогда молоко просто не иссякало. Я залила весь дом, на мне можно было открывать молочный комбинат. А ты помнишь только, что у меня была фантастическая грудь!

– У тебя и сейчас фантастическая грудь. И попа. И все остальное. И я ни за что не согласен жить без тебя, никакая работа этого не стоит. А скажи, там, в Сочи, все правда так здорово?

– Более чем! – заверила я его.

Я рассказала ему все, хотя было понятно, что словами не передать, что за дом нас там ждет. Не дом, а главный приз. И белые чайки.

– Ты должна пообещать мне одну вещь, – серьезно сказал Лешка.

Я кивнула:

– Все, что угодно.

– Ты должна будешь там очень много рисовать. Я так люблю, когда ты рисуешь. Ты будешь рисовать, а я буду на тебя смотреть, – мечтательно прошептал он и притянул меня к себе.

– Ладно, буду рисовать, – шепнула я, облизнув пересохшие губы.

– Причем ты должна рисовать голая, в одном только фартуке. Или в кружевном белье… М-м-м, может, сейчас нарисуешь пейзажик? – хитро улыбнулся он, а я прижалась к нему и закрыла глаза.

Вот такой он, мой муж. Страстный любовник и непробиваемый истукан. Веселый шутник и невыносимый ворчун. И все это сразу, одновременно. И именно такого я его и люблю. И… как же хорошо, что девочек в этот момент не было дома, ибо то, чем мы занялись прямо на кухонном столе, им видеть не следовало.

– Я люблю тебя, помни это всегда, рыбенок, – прошептал Лешка уже много позже, когда мы лежали в нашей родной, чуть скрипучей семейной кровати, устало прижавшись друг другу. – И ты должна кое-что забрать.

– Что забрать? – удивилась я.

– Вот это. – Он достал откуда-то из тумбочки маленькую бархатную коробочку и торжественно вручил ее мне.

– Это совершенно необязательно, – нахмурилась я. – Мне ничего этого не надо.

– Я думаю, это тебе надо, – кивнул он. – Открой.

– Ой! Это же… мое кольцо! – ахнула я, раскрыв коробочку.

– Я поднял его с пола, когда ты убежала. Тогда, в «Шеш-Беше». Господи, до сих пор не могу простить себе, что так повел себя! Все эти слова…

– Слишком много всего было, – сказала я, нацепив кольцо на палец. – Давай-ка не будем нести это с собой. Предлагаю начать все с чистого листа. Ты как? Согласен?