ему поверил и оставил его в живых, — продолжал медведь. — Человек стал моим рабом… Некоторое время он и вправду приносил мне лакомые блюда, которые готовил из подстреленной дичи. Но ты сам видишь, как дорого пришлось мне заплатить за эти лакомства! — воскликнул медведь и разинул беззубую пасть. — Однажды человек мне сказал: «Твои когти слишком длинны — они мешают тебе брать пищу. А зубы твои слишком слабы: ты уже стар, поэтому они расшатаны, болят и мешают тебе есть мясо. Позволь мне их вырвать, и я принесу тебе вдвое больше лакомств, чем обычно». Я ему поверил: ведь не обманул же он меня в прошлый раз, когда обещал кормить меня дичью. Я доверчиво открыл пасть, а он вырвал мои зубы и когти, швырнул мне в глаза песок и убежал… Нет, не за лакомства я заплатил столь дорогую цену — за глупость свою!.. Но даже если б я был во сто раз умней, человеку все равно удалось бы меня перехитрить.

— Я ему отомщу! — заревел лев вне себя от ярости и опять бросился искать человека.

Он забрел в неведомые земли, оставив далеко позади свои родные горы, где он был властелином. Теперь он находился в краю, где царствовал другой лев. Вскоре он увидел этого льва, своего могучего собрата. Владыка зверей лежал на земле и стонал от боли: его лапу защемил расколотый ствол дерева.

— Как ты попал в такую беду? — спросил лев.

— О! Это дело рук человека! — в бессильной злобе прохрипел страдалец. — Остерегайся его и никогда ему не верь: человек хитер! Однажды я проголодался и решил полакомиться. Я подстерег его и, прыгнув из засады, вцепился ему в горло. Тут бы мне сразу его и загрызть! Но он стал что-то говорить, и я, на свою беду, решил выслушать его. «Пощади меня, могучий зверь! — плакал этот проклятый человек. — Если ты сохранишь мне жизнь, я окажу тебе неоценимую услугу. Я — чародей. Сам великий Ра научил меня искусству магии. Я знаю волшебные заклинания, которые сделают тебя бессмертным. Эти заклинания надо произнести над стволом поваленного дерева». Я ему поверил. И вот человек привел меня к этому самому горному дереву, спилил его, расщепил ствол клином и что-то долго шептал над ним. Потом он сказал: «Все! Теперь тебе осталось прикоснуться к этому талисману. Клади свою лапу вот сюда!» Я и сунул лапу в щель. В тот же миг человек выбил клин, громко рассмеялся и убежал.

— О человек! — воскликнул лев. — Если ты когда-нибудь мне попадешься, я с лихвой отплачу тебе за все обиды, которые ты причинил зверям!

Он отправился в путь. Но не успел он далеко отойти от спиленного дерева, как случайно наступил на маленькую полевую мышку. Лев раздавил бы ее, даже и не заметив, если бы мышка изо всех силенок не запищала.

Лев осторожно поднял лапу, увидел мышку и снова придавил ее к земле.

— Вот и мой завтрак! — ухмыльнулся он.

— Не убивай меня, владыка! — взмолилась мышка. — Если ты меня съешь, все равно ты мною не насытишься, а если ты меня отпустишь, твой голод не станет сильнее. Но если ты подаришь мне жизнь, когда-нибудь и я выручу тебя из беды.

— Что ты сказала? — расхохотался лев. — Или я ослышался? Ты собираешься спасать меня, самого могучего зверя? Ха-ха-ха! Знай же: во всем свете никто не может причинить мне зло, столь я силен! Никакой враг мне не страшен!

— И все-таки, — возразила мышка, — наступит такой день, когда я, самая слабая из зверей, спасу тебя, силача, от гибели.

Из-за того ли, что мышка своими глупыми речами развеселила льва, или потому, что он просто пожалел мышку, но так или иначе лев ее отпустил и отправился дальше — искать ненавистного человека.

Вскоре ему захотелось пить, и он свернул на тропу, ведущую к реке. Вдруг земля под ним заколыхалась, раздался треск, и лев, прежде чем сообразил, что случилось, оказался на дне глубокой ямы. Он угодил в западню, вырытую охотником!

Он ревел от обиды так долго, что охрип; кидался на стенки, пытаясь выкарабкаться наверх, но земля осыпалась, и он беспомощно падал обратно на дно ямы. Вконец измаявшись, он притих и уснул. А когда проснулся, его лапы и пасть были уже накрепко связаны сыромятными ремнями.

И вот властелин зверей лежал на земле, неподвижный, жалкий, как туша зарезанной свиньи. Охотник, вытащив его из ямы, отправился в город за повозкой. Льву осталась одна надежда: что его все- таки не убьют, а посадят в клетку, и до конца своих дней он просидит за решеткой. Как узник в темнице — но хоть живой!..

Однако Судьба решила иначе. Судьбе захотелось высмеять надменного властелина зверей, который всю жизнь хвастался своей силой, а оказался таким беспомощным.

— Здравствуй! — пропищал вдруг кто-то за ухом у льва.

Владыка гор и полей хотел было поднять голову, но не смог.

— Кто здесь? — промычал он связанной пастью.

— Кто? Та самая мышка, которую ты пожалел! Я пришла отплатить добром за добро. Человек тебя перехитрил. Не помогла тебе твоя сила!

В одно мгновение мышка перегрызла все ремни и освободила льва от пут.

Этот текст дошел в единственном экземпляре. Папирус, на котором он записан, в прошлом веке оказался в Эрмитаже. Музейное дело тогда во всем мире было поставлено плохо; у кого папирус был куплен, где был до того найден, кем передан в Эрмитаж — не записали, и происхождение его осталось неизвестным, наверно, уже навсегда. Сколько-то лет он пролежал на полке, всеми забытый. Обнаружил его великий русский египтолог В. С. Голенищев и в 1906 году опубликовал первый перевод, озаглавив его «Потерпевший кораблекрушение» и назвав «сказкой». С той поры и заглавие, и определение жанра — «сказка» — утвердились в египтологии, а затем перекочевали в популярную литературу, но это только традиция, на самом же деле никто не знает, что это за текст — сказка ли, приключенческая повесть или религиозное сочинение.

В «Сказке» есть несколько очень трудных для прочтения фрагментов, однако в целом ее язык довольно несложен — много проще, чем, например, в повести о красноречивом поселянине. Но это лишь с языковедческой точки зрения; а что касается общего смысла «Сказки» — он туманен и неясен. Толкований предлагалось множество, однако никто из исследователей не привел решающих доказательств в подтверждение своей гипотезы, и, видимо, понимание «Сказки» остается делом далекого будущего, когда обнаружатся новые памятники египетской письменности.

Начало текста не сохранилось. Судя по всему, там рассказывалось, что один из персонажей — предводитель^[91] — плавал с воинской дружиной на юг, в Нубию, но поручения фараона он там не выполнил и боится грозящей ему кары. Папирус начинается с речи спутника ^[92]: поучая номарха, он рассказывает ему историю своего путешествия на неведомый остров в Красном море, где царствует бог в облике змея. Спутник называет свою историю «подобной» той, что приключилась с номархом; позднее и змей, рассказывая, как погибли его братья и дети, называет это «подобным случаем», и остается только строить догадки, чем «подобны» друг другу эти совершенно разные истории… Кто наслал бурю, бывшую причиной кораблекрушения? Описывая свое морское путешествие, спутник настойчиво подчеркивает, какой опытной была корабельная команда, однако никто не смог предсказать бурю, значит, ее наслал бог-змей? Но почему же тогда змей дважды спрашивает у спутника, кто он такой и как очутился на острове? Почему змей называет себя «владыкой Пунта» — древнего государства (на территории современного Сомали)? Туманна история гибели змеев; к тому же этот фрагмент можно прочесть несколькими способами. (Главное «мучение» для египтологов вовсе не в том, что какие-то фрагменты в тех или иных текстах пока не удалось расшифровать, а в том, что многие фрагменты можно прочитать двумя, тремя, порой даже и больше, способами — и любой из них «подходит» и с точки зрения грамматики, и с точки зрения логической последовательности повествования, а смысл во всех случаях получается разный.) Совершенно загадочна горькая насмешка номарха над рассказом