Если вы едете в Ассизи мимо олив и кипарисов, по белой пыльной дороге, с которой то виден, то не виден этот маленький город, вы должны, достигнув развилки, выбирать между нижним и верхним путём.

Если вы решите ехать низом, вы скоро увидите арку, сложенную ещё в XII веке. Если же вам захочется подойти поближе к синему итальянскому небу и охватить взором дивные долины Умбрии, и вы и ваша машина попадёте в самую гущу волов, козлов, мулов, осликов, свиней, детей и тележек, толпящихся на рыночной площади.

Именно здесь, вероятно, вы и встретите Пепино с Виолеттой, предлагающих свои услуги всякому, кому могут понадобиться маленький мальчик и выносливая ослица, и кто готов заплатить им немного денег, чтобы они могли поесть и переночевать в хлеву у Никколо.

Пепино и Виолетта очень любили друг друга. Жители Ассизи привыкли встречать на улицах и за городом худенького босого мальчика с большими ушами и серого, как пыль, ослика с улыбкой Моны Лизы.

Десятилетний Пепино уже не первый год как осиротел, но сиротою он был необыкновенным, ибо ему в наследство досталась Виолетта… Работящая, смирная ослица с мягкой тёмной мордочкой и длинными бурыми ушами отличалась от своих собратьев и сестер одной особенностью: уголки её губ были чуть-чуть приподняты, словно она деликатно улыбалась. Потому, какая бы тяжкая работа ей ни выпадала, казалось, что она довольна. Улыбка её и сияющие глаза Пепино могли умилить кого угодно, и мальчик с ослицей не знали особой нужды, даже откладывали немного про чёрный день.

Работали они тяжко — таскали воду, хворост, тяжёлые корзины, помогали вытянуть из грязи повозку, нанимались на уборку олив и даже доставляли домой слишком много выпивших сограждан (Пепино придерживал седока, чтобы тот не свалился). А ночью, свернувшись на соломе, Пепино прислонялся головой к ослиной шее, и думал иногда, что Виолетта — и мать ему, и сестра, и подружка, и помощница. Люди, бывало, и били, и обижали их, но Виолетта всегда слушала его жалобы и нежно зализывала раны. Когда он радовался, он пел ей песни, когда горевал — плакал, уткнувшись в мягкий серый бок.

Зато и он кормил её, поил, мыл и чистил, вынимал из её копыт камешки, словом — очень о ней пёкся, особенно когда они были одни, но и на людях не обижал. Виолетта же боготворила своего хозяина со всей верностью, нежностью и покорностью, на которую способны ослы.

И вот, когда она заболела ранней весной, Пепино себя не помнил от горя. Она стала безучастной, не хотела вставать, худела, а хуже всего, что исчезла её кроткая и тонкая улыбка. Погоревав с неделю, Пепино пересчитал деньги и пригласил к ней доктора Бартолли. Ветеринар добросовестно ощупал её и выслушал, но толком не помог.

— То ли кишечная инфекция, — сказал он, — то ли кто укусил, не знаю… Был такой случай в Фолиньо. Пускай лежит, корми её полегче. Будет на то Божья воля — поправится. А нет, так нет, чего ей страдать.

Когда он ушёл, Пепино припал к её тощему боку и долго плакал. Что делать дальше, он знал. Если ей нельзя помочь на земле, надо обращаться выше. Они должны пойти вместе в крипту, под нижней церковью святого Франциска, к самым мощам того, кто так любил Божьи твари, что называл их братьями и сёстрами.

Рассказывал об этом отец Дамико, и говорил он так, словно святой Франциск жив, и может показаться — в бурой ряске, подпоясанной верёвкой, — из-за утла или из-за поворота узенькой мощёной улочки. Кроме того, Пепино и сам знал об одном чуде. Друг его, сын Никколо, понёс в усыпальницу кошку, попросил Франциска, и тот её вылечил — во всяком случае, подлечил: задние лапы у неё не совсем окрепли, но она осталась жива.

Не без труда уговорил он свою больную подругу и, гладя её, повёл кривыми проулками к базилике святого. У входа в нижнюю церковь он со всем почтением попросил фра Бернардо, который там дежурил, пустить Виолетту к Франциску на лечение.

Фра Бернардо постригся совсем недавно и, обозвав Пепино богохульником и нахалом, приказал немедленно уйти. Не говоря уж о кощунстве самой затеи, осёл и не пройдёт по винтовой лесенке, на которой едва помещается человек; так что Пепино не только мерзавец, но и кретин.

Пепино послушно отошёл, обнимая Виолетту. Он был огорчён и даже обижен, но надежды ничуть не потерял. Давно, когда он стал сиротой, ему досталась в наследство не только ослица. Один их друг, наполовину ирландец, звавшийся Франческо Ксаверио о'Халлоран, научил его мудрому правилу: «Нет — не ответ».

Что делать дальше, он знал; однако, всё же пошёл к своему другу и наставнику, отцу Дамико.

Священник, такой широкоплечий, будто его создали для того, чтобы нести чужие бремена, сказал ему:

— Да, сынок, ты имеешь право пойти к настоятелю, а он — согласиться с тобой или отказать.

Говорил он это не по лукавству, ибо не совсем понимал, что же станет делать настоятель с такой простодушной верой. Ему казалось, что этот достойный монах слишком много думает о том, привлекают ли туристов базилика и крипта. Сам отец Дамико пустил бы к гробнице и осла, и мальчика, но это зависело не от него. «Интересно, — думал он, — что же сделает настоятель?», — и ему казалось, что он это знает наперёд.

Однако опасениями своими он с Пепино не делился, только сказал напоследок:

— А если её не пустят там наверху, есть ещё один ход, снизу, через старую церковь, только его заложили много лет тому назад. Но можно его открыть. Ты попроси настоятеля, он знает.

Пепино сказал спасибо и пошел к базилике, чтобы повидать настоятеля. Настоятель был милостив и, хотя в то время беседовал с епископом, велел пустить Пепино, который, войдя в монастырский сад, стал ждать, пока такие важные люди кончат свою беседу.

Епископ и настоятель гуляли по дорожке, и Пепино с надеждой глядел на епископа, ибо он казался помягче, а настоятель немного походил на лавочника. Говорили они вроде бы о святом Франциске.

— Он слишком далеко ушёл от этого мира, — со вздохом сказал епископ. — Урок его понятен тем, кто имеет уши. Но кто в наше время захочет к нему прислушаться?

— Многие ездят в Ассизи посмотреть на гробницу, — сказал настоятель. — Однако в святой год не помешала бы реликвия: прядь его волос, или ноготь, что угодно…

Епископ глядел вдаль и покачивал головой.

— Весть, вот что нам надо, дорогой мой отец. Весть через семь столетий, которая напомнила бы, чего он от нас хотел. — И он замолчал, и закашлялся, потому что был вежлив и заметил, что Пепино ждёт.

Тогда обернулся и настоятель.

— Ах, да, сын мой! — сказал он. — Чего ты от меня хочешь?

— Простите, отец, — ответил Пепино. — Мой ослик заболел, Виолетта. Доктор Бартолли говорит, помочь ей нельзя, она умрёт. Можно, я её отведу к святому Франциску и попрошу, чтобы он её вылечил? Он