— А если всё уже решено? — спросил Макдьюи. — Стрэтси сказал…

— Значит, ты примешь и это. Но невозвратимых решений нет, всё можно повернуть вспять…

— Энгус, ты правда веришь в чудеса?

— Да, — отвечал священник.

— Буду надеяться, — сказал Макдьюи.

— Вот этого Стрэтси и хотел, когда спросил, молился ли ты. Раньше у тебя надежды не было.

Священник ушёл домой, ветеринар присел к столу у себя в кабинете, откуда было видно через холл, что делается в комнате у Мэри, и стал думать о том, какой разный Бог у констебля, миссис Маккензи, доктора и священника. Тот, Который без предупреждения вошёл сейчас в его сердце, был похож чем-то на Лори, чем-то на Энгуса. От мысли о добром, маленьком священнике с приветливым лицом и заботливым взором ему стало легче, но мысль о Лори так больно ударила его, что выдержать он не смог.

Собиралась буря, где-то гремел гром. Темнота и тишина становились всё тяжелее. Макдьюи пошёл к дочери, взял её за руки и сказал: «Не уходи от меня». Что-то засветилось в её глазах и сразу угасло. Он долго стоял в тяжкой тишине, держа холодные ручки Мэри. И вдруг зазвонил звонок. Макдьюи вышел в холл и крикнул: «Я сам открою, миссис Маккензи!» Он был уверен, что это Энгус пришёл провести с ним ночь. Но это была Лори.

Сперва он подумал, что ему мерещится, просто соседка зашла, но в странном свете дальних молний он увидел вчерашний плащ, откинутый капюшон, рыжие волосы, светящийся взор и нежную улыбку.

— Лори! — крикнул он.

Её бледное лицо горело — наверное, потому, что она быстро прошла такой долгий путь.

— Я очень спешила, — сказала она. — Сперва мне пришлось их покормить и запереть.

— Лори! — хрипло повторил он. — Иди сюда. Иди сюда, Лори, иди скорей, только не исчезни!..

Она не удивилась его словам, вошла в дом, и он закрыл за ней дверь.

— Эндрью, — спросила она, — что ж ты не сказал, что у тебя больна дочка?

Он смотрел на неё и всё не верил.

— Лори, — выговорил он, — тебя Бог ко мне послал?

— Нет, — честно отвечала Лори. — Его слуга, отец Энгус.

— Идём, — сказал он и повёл ее за руку к больной.

Плащ она сбросила. Платье на ней было зелёное, как мох. Она опустилась у кроватки на колени и долго мочала. Девочка глядела на неё. Макдьюи казалось, что уже много часов они что-то говорят друг другу.

— Как её зовут? — спросила, наконец, Лори.

— Мэри, Мэри Руа.

Лори позвала своим нежным голосом:

— Мэри Руа! Бедная рыжая Мэри! Ты меня слышишь?

— Она не ответит, — сказал Макдьюи. — У неё голос пропал. Это я виноват.

— Ой, Эндрью! — воскликнула Лори и с бесконечной жалостью поглядела на него.

— Можно, я возьму её на руки?

— Можно, — отвечал он. — Возьми её на руки, Лори. Держи её. Не пускай.

Лори взяла девочку на руки и села с ней на пол. Голова её так нежно и печально склонилась к больной, что у Макдьюи чуть не разорвалось сердце. Она припала щекой к потускневшим волосам, что-то приговаривала, шептала, легко прикасаясь тубами к голове, и пела так:

Тут голос её прервался, она прижала Мэри к груди и закричала:

— Эндрью! Её почти нет!

Сверкнула молния, страшно загремел гром, взвыл ветер. Тяжёлые капли застучали по крыше. Буря пришла с гор сюда, в долину.

Ну как? Хороша моя буря? Нравится она вам?

А мне не нравится. Я боюсь её до смерти. Не люблю бурь. Весь мой мех, от носа до кончика хвоста, встаёт дыбом и потрескивает.

Конечно, я — богиня и могу вызывать дожди и грозы. Но это уж слишком!

Вам странно, что боги тоже боятся? Ничего странного тут нет. Вы создали нас по своему образу и подобию и по образу и подобию зверей и птиц. Чего же вы от нас ждали?

Богиня я богиня, но ведь я и кошка, совсем небольшая. Тогда, в прекрасной Бубасте, меня до болезни доводили все эти крики, пляски, подношения, вообще людская глупость.

Бывало, они поют, играют, шумят, а я сижу в святилище на золотом, усыпанном изумрудами троне и моюсь, чтобы о них забыть.

Хотела бы я сейчас забыть об этой буре. Лори ушла.

Покормила нас, заперла — меня в доме, их в амбаре — и ушла куда-то. Не будь я богиней, я бы поднялась наверх и залезла к Лори под кровать.

Ой, какая молния! Гром какой! Пойду посижу хоть в спальне…

Знаете, что я там нашла?

Я узнала, откуда идет этот дивный запах, навевающий на меня печальные и сладостные сны. Одновременно я нашла и прекрасное место, где не так гремит и сверкает и прятаться не стыдно.

Это — шкаф. Наверное, Лори спешила, одеваясь, и не заперла его.

В Египте такого запаха не было. Пахнет мешочек; по-видимому, в нём какая-то трава. Я нюхаю и нанюхаться не могу.

Посплю-ка я в шкафу. Туг хорошо, тепло. Носом я уткнулась как раз в мешочек и мурлыкаю так, что всё трясется.

Сверкнула молния, и гром загрохотал такой, словно в небе ударили молотком в медный кимвал. Эхо прокатилось по холмам; и самые низкие, глухие ноты замерли у дверей и окон. Таких гроз не помнили и старожилы.

Миссис Маккензи, Вилли Бэннок, Лори и Эндрью сидели у кроватки.

От страшного грома больная проснулась, и ужас засветился в её глазах. Она приоткрыла рот, но ничего не сказала, и Макдьюи подумал, что ребёнок, который не может плакать, просто душу разрывает.

— Не бойся, Мэри Руа, — прошептала Лори. — Утром будет тихо, светло…

Макдьюи взглянул на часы. Было без малого четыре — то самое время, когда всего легче разлучиться телу и душе. Когда станет светло и тихо, подумал он, смерть уже уйдёт отсюда и унесёт с собой мою дочь.

— Может, послать Вилли за доктором? — спросила миссис Маккензи.