так… с такой готовностью сам подставлял себя под удар?

— Да, — ответила она, её тихий голос был необъяснимо нежен, — для меня не имеет значения, кто ты.

Нет, она невозможна.

— Тебя не волнует, что я монстр? Что я не человек?

— Нет.

Мне впервые за всё время нашего знакомства пришла в голову мысль: а всё ли у неё в порядке с психическим здоровьем?

Я бы приложил все усилия, чтобы поместить её в лучшее заведение подобного рода. Карлайл подключил бы все свои связи, чтобы её лечили самые знающие доктора, чтобы ею занялись самые талантливые психотерапевты. Может быть, всё ещё существует надежда исправить в её голове поломку, позволяющую ей как ни в чём не бывало сидеть рядом с вампиром со спокойным, ровно бьющимся сердцем?.. Я бы держал заведение под неусыпным надзором и навещал бы её так часто, как мне было бы позволено…

— Ну вот, ты рассердился, — вздохнула она. — Не стоило мне всё это тебе говорить.

Можно подумать, что если бы я ничего не узнал об этих тревожных тендециях в её психике, они бы сами собой рассосались.

— Нет, для меня лучше знать, о чём ты думаешь, даже если это полное сумасшествие.

— Значит, я опять не права? — немного задиристо спросила она.

— Я совсем не это имел в виду! — Я вновь крепко сцепил челюсти. — Надо же — 'не имеет значения!' — язвительно повторил я.

— Так я права? — ахнула она.

— А это имеет значение? — парировал я.

Она глубоко вздохнула. Я рассерженно ждал.

— Да нет, пожалуй... — Она овладела собой. — Но мне так хочется знать!..

'Да нет, пожалуй'. Подумать только — ей всё равно. Она знала, что я не человек, что я монстр, и это не имело для неё значения.

И хотя я продолжал подозревать Беллу в душевном нездоровье, во мне проснулась слабенькая надежда. Я поспешил заглушить её в зародыше.

— Что тебе хочется знать? — спросил я. Секретов больше не было, оставалось только прояснить незначительные детали.

— Сколько тебе лет? — спросила она.

Я ответил автоматически и не задумываясь: — Семнадцать.

— И давно тебе семнадцать?

Я постарался не улыбнуться её снисходительно-терпеливому тону.

— Уже давно, — признался я.

— О-кей. — В ней чувствовалось какое-то непонятное воодушевление. Лицо её осветила улыбка. Когда я пытливо заглянул ей в глаза, она улыбнулась ещё шире. В очередной раз меня посетило сомнение в её душевном здравии, и в ответ на её улыбку я только скривился.

— Только не смейся, — предупредила она, — но разве ты можешь выходить в дневное время?

Я всё равно не смог сдержаться и усмехнулся. Результаты её исследований, по-видимому, особой оригинальностью не отличались.

— Миф, — ответил я.

— И на солнце ты не горишь?

— Миф.

— Спишь в гробу?

— Миф.

Сну уже очень давно не было места в моей жизни — если не считать нескольких последних ночей, когда я наблюдал за спящей Беллой...

— Я вообще не сплю, — добавил я.

Она помолчала.

— Совсем?

— Нет, никогда, — выдохнул я.

Я смотрел в её глаза, огромные, обрамлённые густой бахромой ресниц, и мечтал об утраченной способности спать. Не для того, чтобы забыться, не для того, чтобы избежать скуки, как мне этого хотелось раньше. Нет, мне хотелось бы видеть сны. Если бы у меня была способность отключаться от реальности и переноситься в царство грёз, я хотя бы несколько часов мог бы жить в мире, где мы с Беллой были бы вместе. Она видела меня в своих снах. Я хотел бы видеть её в своих.

Она ответила мне таким же пристальным, вопросительным взглядом. Я не смог его выдержать и отвёл глаза.

Я никогда не смогу видеть её во сне. А ей не стоило бы видеть меня.

— Ты ещё не задала мне самый важный вопрос, — сказал я. Мою безмолвную грудь сковало льдом. Если она отказывается понимать, её нужно заставить. Она должна в конце концов понять, на что она сейчас идёт. Нужно, чтобы до неё дошло, что ответ на этот самый важный вопрос имеет значение, от него не отмахнёшся просто так. А вот всё остальное действительно неважно. Как, например, тот факт, что я люблю её.

— Какой? — озадаченно спросила она. Похоже, действительно, не понимала.

Мой голос стал только жёстче. — Тебя не интересует моя диета?

— Ах... Вот что... — Голос её звучал в тихом, мягком тоне, который я не смог истолковать.

— Да. Вот это самое. Разве тебе не интересно, пью ли я кровь?

Она съёжилась, услышав мой вопрос. Наконец-то до неё стало доходить!

— Ну, Джейкоб кое-что рассказал об этом… — протянула она.

— И что же рассказал Джейкоб?

— Он сказал, что вы… не охотитесь на людей. Он сказал, что ваша семья не считается опасной, потому что вы охотитесь только на животных.

— Он сказал, что мы не опасны? — издевательски повторил я.

— Не совсем так, — уточнила она. — Он сказал, что вы не считаетесь опасными. Но на всякий случай, квилиуты не хотят видеть вас на своей земле.

Я вперился невидящим взглядом в тёмную дорогу. Мысли мои спутались в беспорядочный клубок, горло жгло знакомой яростной болью.

— Так что, он правду сказал? — спросила она так невозмутимо, будто мы обсуждали прогноз погоды на завтра. — Насчёт охоты на людей?

— У квилиутов хорошая память.

Она кивнула сама себе, как бы отвечая на свои тайные мысли.

— Не теряй бдительности, Белла, — быстро предупредил я. — Квилиуты поступают правильно, держась от нас подальше. Мы по-прежнему очень опасны.

— Н-не понимаю.

Нет, не понимает. Как заставить её увидеть грозящую ей опасность?

— Мы стараемся, — сказал я. — Обычно у нас хорошо получается. Но иногда совершаем ошибки. Как, например, я сейчас, позволив себе остаться с тобой наедине.

Её аромат пропитал всё в салоне автомобиля. Я понемногу привыкал к нему, даже мог воспринимать его теперь не так болезненно, и всё же... Моё тело жаждало её, но не совсем так, как это бывает у людей. В моём вожделении было больше нечеловеческого. И рот был полон яда.

— Ты считаешь — это ошибка? — Голос её звучал так, будто она вот-вот разрыдается. Эта горестная интонация обезоружила меня. Она хотела быть со мной. Не смотря ни на что, она хотела быть со мной.

Надежда возродилась, но я снова затолкал её туда, откуда она появилась.

— Да, и очень опасная, — правдиво ответил я. И как же мне хотелось, чтобы всё было наоборот: чтобы Белле не было опасно находиться со мной наедине, чтобы наша краткая близость не была ошибкой!

Она ответила не сразу. Я слышал, как изменился ритм её дыхания. Он был неровным, трепетным, но — странное дело! — не похоже, что это произошло из-за страха.

— Я хочу знать больше, — наконец вымолвила она. Её голос исказился от едва скрываемого страдания.

Я внимательно посмотрел на нее.

Ей было больно. Как я посмел причинить ей боль?

— О чём ещё тебе хотелось бы узнать? — спросил я. Все мои мысли сейчас были только об одном: как уберечь её от боли. Я никогда не прощу себе, если нанесу ей даже самую незначительную рану.

— Почему вы охотитесь на животных, а не на людей? — спросила она всё с той же мукой в голосе.

Разве и так не ясно? Или, возможно, это тоже не имеет для неё значения.

— Я не хочу быть монстром, — прошептал я.

— Но животных недостаточно?

Я вновь попробовал подобрать понятную для неё ассоциацию.

— Я, конечно, не уверен, но, думаю, это то же самое, что питаться тофу и соевым молоком, как вегетарианцы. В шутку мы так себя и называем. При такой диете голод — или, вернее, жажду — полностью утолить невозможно, но это даёт нам достаточно сил для сопротивления соблазну. По большей части. — Под конец мой голос стал почти неслышен — до того было стыдно, что я позволял Белле подвергать себя такой страшной опасности. Мало того — я не имел сил отпустить её от себя, а значит, опасность будет угрожать ей и в дальнейшем... — В некоторых случаях воздерживаться особенно трудно.

— И сейчас у тебя как раз такой момент? Тебе очень трудно?

Я вздохнул. Конечно, она не была бы Беллой, если бы не задала именно тот вопрос, на который я не хотел отвечать. Пришлось признаваться.

— Да.

На этот раз я точно угадал, какой будет её физическая реакция: никакой. Сердце Беллы билось ровно, дыхание было спокойным. Ожидать-то я этого ожидал, но понять не мог. Почему она не испытывает страха?