— Я всегда умудряюсь сказать слишком много, когда разговариваю с тобой — и это только одна из проблем.
И не самая насущная в сравнении с другими.
— Не волнуйся, — заверила она меня. — Я всё равно ничего не понимаю.
Хорошо. Значит, она не уйдёт.
— Я на это и рассчитывал.
— Ладно... Короче — мы теперь друзья?
Я покатал это слово на языке.
— Друзья... — Нет, мне не нравилось, как оно звучало. Мне бы хотелось чего-то большего...
— ...или нет, — пробормотала она, смутившись.
Неужели думает, что нравится мне так мало, что я даже не хочу числить её в своих друзьях?
Я улыбнулся.
— Хорошо, думаю, мы можем попробовать. Но предупреждаю, что я не самый подходящий друг для тебя.
Я не знал, какого ответа желал от неё. С одной стороны, хотел, чтобы она, наконец, услышала и поняла моё предупреждение, а с другой — опасался, что умру, если она услышит и поймёт. Как мелодраматично. Я превращался в... человека.
Её сердце забилось быстрее. — Ты уже это говорил, и не раз.
— Да, потому что ты не вникаешь в то, что я говорю, — с нажимом сказал я. — А я всё жду, когда же до тебя, наконец, дойдёт. Если у тебя есть голова на плечах, то тебе лучше не иметь со мной дела.
Ах, давать полезные советы я мастер, а вот позволю ли я ей следовать им?
Её глаза потемнели.
— Я вижу, ты уже составил себе твёрдое мнение о моих умственных способностях.
Я был не совсем уверен в том, что она имела в виду, но на всякий случай виновато улыбнулся. Должно быть, я ненароком обидел её.
— Так что, — протянула она, — пока я не взялась за ум, мы можем попытаться подружиться?
— Что-то в этом роде.
Она потупилась, внимательно рассматривая бутылку содовой, которую крутила в руках.
Меня опять охватило прежнее мучительное любопытство.
— О чём ты думаешь? — Наконец-то я смог задать этот вопрос вслух!
Белла подняла на меня глаза. Её дыхание участилось, а щёки начали розоветь. Я втянул в себя воздух, пробуя его на вкус.
— Пытаюсь сообразить, что же ты такое.
Каким-то невероятным усилием воли и лицевых мышц я сумел сохранить улыбку, в то время как паника накрыла меня с головой.
Ещё бы ей об этом не задумываться, она же не глупа. Нечего было и рассчитывать, что она не заметит того, что само бьёт в глаза.
— Ну и как успехи? — спросил я как можно более беспечно. Чего мне стоила эта беспечность!
— Что-то не очень, — призналась она.
Отлегло от сердца. Я ухмыльнулся: — А какие-нибудь теории имеются?
Хуже правды они всё равно не могут быть, до чего бы она ни додумалась.
Она молчала. Зато щёки вспыхнули таким ярко-алым румянцем, что казалось, воздух вокруг нагрелся от его жара.
Я попытался использовать свой самый обворожительный тон. Он обычно действовал без промаха... на нормальных людей.
— Поделись, будь добра! — обольстительно улыбнулся я.
Она покачала головой: — Не-ет, я стесняюсь.
Ух! Хуже незнания нет ничего, оно приводит меня в исступление. И с какой стати ей стесняться своих догадок? Я должен знать, о чём она думает!
— Знаешь, это по-настоящему мучительно!
Моя жалоба задела в ней какую-то струну. Глаза её сверкнули, и вдруг случилось нечто из ряда вон: она разразилась целым потоком слов:
— Нет, вообразить не могу, с чего бы это вдруг было мучительно — только потому, что кое-кто не хочет говорить о том, что думает? Даже если этот кое-кто всё время роняет двусмысленные намёки и таинственные замечания, от которых потом не спишь по ночам — всё думаешь, что бы это значило... Ну какое же это мучение? Так, пустяки!
Я хмуро покосился на неё, вдруг осознав, что она права. Я вёл с ней не совсем честную игру.
Она продолжала:
— Даже ещё интереснее: этот человек бросается из крайности в крайность, вроде того, что в один день совершенно невероятным образом спасает тебе жизнь, а на другой день обращается с тобой, как с зачумлённой, и так и не объясняет, что происходит, хотя и обещал. Какое же это мучение? Одно сплошное удовольствие!
Это была самая длинная речь, которую я когда-либо слышал от Беллы. И она открыла для меня ещё одно её новое качество, которое я добавил в свой список.
— Какие мы, однако, вспыльчивые!
— Просто не люблю двойные стандарты.
Она, конечно же, имела полное право на негодование.
Я смотрел на Беллу, не в силах сообразить, как мне исправить хотя бы половину совершённых мною ошибок, но тут меня отвлекли мысленные вопли Майка Ньютона.
Он был настолько вне себя, что я прыснул.
— Что? — вскинулась она.
— Твой парень решил, что я тебя уже достал, и теперь раздумывает, не пора ли ему разнимать нас. — Хотел бы я на это посмотреть. Смех да и только.
— Понятия не имею, о ком ты говоришь, — ледяным тоном заявила она, — но уверяю, что ты в любом случае ошибаешься.
Вот так она одним махом пренебрежительно отмежевалась от него. Не могу передать, как меня это обрадовало.
— Нет, не ошибаюсь. Большинство людей — это действительно открытая книга.
— Кроме меня, разумеется.
— Да. Кроме тебя. — Похоже, что она во всём — сплошное исключение из правил. Разве не справедливее было бы, если бы я мог слышать ну хоть что- нибудь из её мыслей? Принимая во внимание, со сколькими трудностями мне сейчас приходится бороться, разве я многого прошу?! — Я всё ломаю голову и никак не могу понять — почему так?
Я принялся прожигать её взглядом — а вдруг на этот раз получится?..
Она уставилась в стол. Открыла свою бутылку и сделала глоток.
— Разве ты не голодна? — спросил я.
— Нет. — Она указала глазами на пустой стол передо мной. — А ты?
— Нет, я не голоден. — Что-что, а голода я действительно сейчас не ощущал.
Она сжала губы, по-прежнему не отрывая взгляда от стола. Я ждал.
— Ты не мог бы оказать мне любезность? — спросила она, внезапно вскинув глаза.
Я опять всполошился. Что на этот раз? Опять потребует правды, которую я не имею права ей открыть? Правды, которую ей лучше и не знать вовсе?
— Зависит от того, чего ты попросишь.
— Я не прошу многого, — пообещала она.
Я с любопытством ждал.
— Я просто... думала... — протянула она, внимательно изучая свою бутылку и очерчивая мизинцем круги по её отверстию. — Ты не мог бы предупредить меня заранее? Ну, когда в следующий раз решишь для моей же пользы делать вид, что я пустое место? Чтобы я знала, что происходит, и не ломала зря голову?
'Предупредить заранее'? 'Пустое место'? Значит, ей неприятно, когда я её игнорирую... Я улыбнулся.
— Справедливо, — согласился я.
— Спасибо, — сказала она, подняв глаза. На её лице было такое облегчение, что я и сам почувствовал себя легко и беззаботно. Хотелось смеяться и петь.
— А теперь могу я попросить об ответной услуге? — с надеждой спросил я.
— Только об одной, — смилостивилась она.
— Расскажи мне
Она покраснела. — Попроси о чём-нибудь другом.
— Так не положено, ты только что обещала! — возразил я.
— А ты никогда не нарушаешь своих обещаний? — отбрила она.
Тут она меня поймала.
— Ну пожалуйста, только одну! Я не буду смеяться.
— Будешь, — уперлась она. Ума не приложу, с чего бы я стал смеяться, смешного во всём этом не было ничуть.
Что ж, предпримем очередную попытку обольщения. Я проник взглядом в её глубокие глаза и вкрадчиво прошептал: — Пожалуйста!
Она моргнула, и впала в лёгкий ступор.
Не совсем та реакция, на которую я рассчитывал.
— Э-э... что? — У неё как будто кружилась голова. Ей нехорошо?