верная подруга-луна в один прекрасный миг подарила мне этот шанс.

Именно так стало возможным существование Рума.

Так моя мать... Миарисс Ас Илт Миисса привязала его ко мне.

Только так Крылатые смогли оставаться полными сил даже спустя много веков, даже в забвении, в молчании и неправде. И лишь тогда, когда Миарисс самой не стало, когда даже Аллиры не смогли вернуть своих ушедших сестер... лишь с этого времени они стали по-настоящему умирать. И по-настоящему терять своих родных, близких, братьев и сестер. Потому что никто другой не способен возвращать ушедших так, как умеют это делать Танцующие. Никто не властен над Границей Миров и никому она не открывается настежь, кроме тех, кто издревле умеет раскачать ее своим неповторимым Танцем. И только так, Танцуя с найденной душой, увлекая, отвлекая и заманивая, можно провести ее обратно, к живым, по зову и обоюдному согласию.

Вот только цена за такое чудо бывает не всегда приемлемой.

Открыв слезящиеся глаза, я устало улыбнулась: могучая грудь Ширры мерно поднималась и опускалась в такт ровному дыханию, позволяя надеяться, что мой отчаянно громкий крик, наверняка перепугавший добрую половину призраков иномирья, все-таки был услышан. Что он нашел ответ на свой самый важный вопрос. Понял его, поверил, вернулся. И больше никогда не оставит одну меня.

Я не сразу поняла, что мы уже никуда не летим и не падаем. Не сразу осознала, что снова свободно дышу и могу пошевелиться. Не поняла еще, что гигантский черный купол над головой - не что иное, как великолепное в своей завершенности небо. Просто ночное небо с крохотными точками звезд, редкими серыми облачками. Ласковым ветерком в вышине. И знакомой до боли, все видящей, понимающей, снисходительно улыбающейся луной, в свете которой мягко тонуло все остальное. Она знала ответ для меня. Все видела, чувствовала, шептала. Подсказывала про Тени всю мою жизнь и старательно вела заблудившуюся дочь к этому решающему дню.

На изрезанных ветрами скалах в потрясенном молчании застыли, смешавшись и одинаково растерявшись, белокожие Аллиры и ошарашено сгрудившиеся вокруг своего короля шаддары. Они неверяще оглядывались, неожиданно ощутив, как разочаровано отступила от них молчаливая Ночная Гостья. Как быстро закрывается страшная рана на боку вернувшегося собрата, как мерно вздымается могучая грудь, как ровнее бьется его сердце, ведь у него больше не было причин останавливаться. Король Бретован торопливо поднялся с колен, жадно разглядывая поднявшегося со дна ущелья сына и смутно дивясь тому, как сильно посветлела его агатовая кожа, как изменилось некогда свирепое лицо, постепенно втянулись когти на пальцах, подозрительно зашевелились крылья...

Я обессилено обняла огромного тигра, торопливо нашаривая на груди заметно разогревшуюся цепочку. Убедилась, что его риалл вполне здоров, покосилась на дружно покачнувшихся сородичей, которые с поразительной слаженностью взмахнули черно-белыми крыльями. На мгновение задумалась, понимая, что стала не просто слабее котенка, но еще и в обморок скоро упаду; что Аллиры и Шииры наверняка вскоре опомнятся, а у меня не будет ни времени, ни возможности удержать их от нового безумия. Снова прикусила губу. Лихорадочно проследила за тем, как слетаются со всех сторон удивительно притихшие и почти спокойные кровные враги. Почувствовала нехороший звон в ушах, от которого едва не выругалась вслух. Пугающую пустоту в груди, ненавязчиво намекнувшую, что мое время уже на исходе. Наконец, сдернула с шеи пронзительно зазвеневшую цепочку с риаллами, сжала на секунду в ладонях... и поспешно надела на шею спящего Ширры.

Вот так. Теперь-то ее оттуда ни одна собака не достанет - моя жемчужина никому не позволит к себе безнаказанно прикоснуться. Пока он не проснется, никто ее оттуда не возьмет. Ни силушку не заберет, ни просто так не снимет. А Ширра, когда придет в себя, тем более не отдаст - это память обо мне, мое сердце, вся моя боль. Он никому не позволит ее забрать. Так что ни Аллиры, ни шаддары не сумеют воспользоваться моим отсутствием.

Тогда как я...

Не думаю, что у меня осталось много времени - я истратила все, что было даровано мне матерью, Ширрой, Румом и даже луной. Все исчерпала. До самого дна. И крылья мои тоже не выдержали двойного веса. Вот же они, лежат у наших ног - серые, истрепанные и обломанные у самого основания. Неподвижные, мертвые, пустые. Почти такие же пустые, как моя душа, которую я скоро полностью передам ЕМУ. Всю, без остатка, как и должна поступить настоящая Танцующая. Но это - хорошая цена. Честная. Совсем небольшая для того, чтобы вернуть его из Мира Теней. Мне не жалко. Иначе я просто не смогла бы закончить. Но это мой выбор. Мое решение и единственное мое желание. Надеюсь, он когда-нибудь простит меня за это, потому что другой Танцующей у народа Крылатых больше нет и, судя по всему, никогда уже не будет. А я... я слишком устала от всего этого. Я никогда не хотела быть в центре внимания. Не желала славы, не искала битв и не надеялась на то, что вообще когда-нибудь смогу сделать что-то стоящее.

Даже странно, что у меня, наконец-то, получилось.

Но ты прости меня, Ширра, за то, что оставляю тебя здесь одного. Прости, что сама позвала тебя из такой безумной дали, а теперь снова ухожу. Одна. И останусь там, где ты меня уже не найдешь. Где не сможешь догнать или пойти следом так, как всегда это делал. Где не услышишь и не позовешь. Прости меня за это, мой верный преследователь. И постарайся понять: то, что сделал сегодня ты, никогда не сумеет приуменьшиться тем, что случайно получилось у меня. Просто так вышло: я снова от тебя ускользаю. Вот только на этот раз - очень и очень надолго.

Правда, будь уверен, теперь я стану тебя ждать - терпеливо, уверенно, прекрасно зная, что ты никогда не успокоишься и, что бы ни случилось, все равно рано или поздно придешь и сердито спросишь: 'Трис, ну, сколько можно?!' Посмотришь своими теплыми тигриными глазами и снова задашь мне тот самый вопрос.

И тогда я отвечу тебе то, что уже сказала сегодня.

- Да, - шепнули сами собой немеющие от холода губы. - Да. Я тоже тебя люблю...

   Ночь. Тишина. Вечные сумерки, стыдливо прикрытые полупрозрачной вуалью тумана. Молчаливая скала, обрывающаяся в пустоту. Бездонная пропасть под ней, у которой не видно ни конца, ни края. Призрачный свет, льющийся сверху, будто вино из опрокинутого кувшина. И крохотная фигурка, сидящая на каменном отломке, свесив ноги и пристально разглядывающая повисшее в воздухе зеркало.

   Я неслышно вздыхаю, пристально следя за тем, как на другом конце вселенной, где-то в необозримой дали, за Границей, в настоящем мире, медленно расходятся в разные стороны две скорбные процессии. Здесь, в вечной тишине, не слышно слов, не доносится тихое пение родичей, но я знаю, что в этот грустный рассвет никто из них не думает о мести. Как никто не смотрит по сторонам и совершенно не замечает, что совсем рядом, на расстоянии удара, так же медленно и печально расходятся самые страшные, непримиримые и вечно готовые к бою враги.

   Да только сейчас им уже не до боя. Не до крови, схваток и мести. Король Бретован лично несет на руках неподвижное тело сына, не видя ни света, ни солнца, ни растерянных братьев, а смотрит лишь на его посеревшее лицо, бессильно обвисшие лапы и устало закрытые веки. За ним долгой вереницей тянутся ровные ряды потрясенных до глубины души шаддаров. Их крылья опущены в знак боли и траура. Когти подобраны, головы сникли, шаги неуверенны, но никто не останавливается на краю скорбно молчащего ущелья - легкий толчок, хлопок, и все они в едином порыве взлетают, оставляя за спиной голые камни, вытоптанный снег, пустое небо и разбитые надежды.

   С другой стороны так же молча уносятся в небо белоснежные девы, их вечные соперницы, противницы и непримиримые враги. Так же поникшие, подавленные, убитые. Несущие на дрожащих руках еще одно неподвижное тело. В то время как там, внизу, на холодных камнях, сиротливо белеют два жестоко изломанных крыла, на фоне которых вызывающе ярко смотрится вошедшее в скалу до упора, окровавленное копье с серебряным наконечником, а с него на некогда белые перья все еще медленно падают тяжелые алые капли.