ногу. В следующую секунду фигурка Иванова уже растворилась во тьме ближайшей подворотни.

*  *  *

– Я знаю, кто это стучит! – сказал Сидоров, разливая вино в пластиковые стаканчики и ломая батон белого хлеба на две части. – У меня два года назад стучать начали. Сначала тоже паника была, бился головой об стену, истерики закатывал. А теперь всё под контролем. Как начал на собрания ходить, так и успокоился. У нас у всех стучат. А мы радуемся, веселимся, гимны поём, «язы?ками» говорим[2]. Рассказываем друг другу, с чего всё это началось. В общем, морально и физически поддерживаем всех нуждающихся. Ты приходи к нам, сам всё увидишь. Запомни, главное – это вера! Вот я твёрдо верю, что этот стук настоящий, всем рассказываю об этом, а значит всё идёт как надо. В последнюю пятницу будущего месяца у нас Конец Света намечен. Ты обязательно приходи! Там всех нас будут спрашивать: «Верил ли ты в стук?» А я отвечу: «Да, Господи, верил и всем рассказывал!» Тогда Он мне и скажет: «Молодец, Сидоров, приди и наследуй Царство, уготованное тебе от создания мира!» Вот так-то.

– Ну а кто всё-таки стучит?

– Как кто? Он! Тот, кто заплатил за все наши грехи. Мы теперь все святые, можем делать, что хотим! Ну, святость, конечно, не наша, а Его, но это неважно. Я же тебе говорю, только веруй, что Он нас выкупил, и будешь на Суде оправдан! Ну и ещё десять человек к нам приведи. Тогда уж наверняка спасёшься!

Сидоров был один из «стукачей» – так они сами себя называли. «Стукачи» собирались каждое воскресенье в местном кинотеатре и в изобилии получали там дары Святого Духа. Эти дары они употребляли: на писание брошюр о стуке, поездки для обмена опытом за границу, проповеди по ТВ, расклеивание листовок на столбах и подъездах, походы по квартирам и ловлю случайных прохожих в самых неожиданных местах. Иванова, к примеру, поймали в общественном туалете, где он забился в угол и пытался провалиться сквозь землю. Сидоров привёл его к себе домой, отмыл, одел, накормил и вручил ему современный перевод Библии. Всё это «стукач» делал чётко, сосредоточенно и очень серьёзно. Иванов даже заметил, что он периодически подсматривает в какую-то бумажку и шепчет себе под нос что-то вроде: «Так, пункт первый сделал, пункт второй сделал, пункт третий – провести духовный разговор. Так, начнём с подпункта “А”…» Иванову в общем-то понравился этот маленький тщедушный человечек с грустными бычьими глазами навыкате. А его педантизм вообще привёл Иван Иваныча в полный восторг. Сам он всегда жил не по плану, наобум, и вечно завидовал людям, которые способны хоть как-то дисциплинировать свою жизнь.

– А вы не пробовали найти источник стука, впустить того, кто стучит?

Сидоров обескураженно и немного укоризненно посмотрел на собеседника своими большими влажными глазами и испуганно замахал руками:

– Да ты что? Это невозможно, да и опасно, наверное! Мало ли что может случиться? Наш пастор нам это строго-настрого запретил! А иначе, какие же мы «стукачи» будем? В «привратники» нам, что ли, переквалифицироваться? Потом, у нас и так много дел. Бегаешь целый день как запаренная лошадь, вечером придёшь домой, рухнешь на кровать, уже и не до стука совсем. Я уже давно ничего не слышу, но это и не главное. Главное – продолжать верить, что он есть!

Иванов быстро втянулся в эту новую жизнь, полную ярких впечатлений и новых знакомств. Целая армия «стукачей» с искренней любовью смотрела на него своими бычьими глазами и готова была принять его в свои ровные, правильные ряды. Он чувствовал, что обрёл семью, которая всегда позаботится о нём. Он любил говорить с ними о стуке, и с удовольствием замечал, что чем чаще он это делает, тем реже слышит стук, когда остаётся один. Вскоре, написав о стуке свою первую брошюру, он вообще перестал его слышать. Страх ушёл вместе со стуком. Наступили блаженные времена.

*  *  *

Стрелки на часах показали полночь. Иванов неожиданно проснулся. Что могло его разбудить? Темнота, как вата, обволакивала всё вокруг, и нигде не было слышно ни шороха мышки, ни тиканья часов, ни шума ветра за окном. Мир затаил дыхание. Иванов тревожно вслушивался во тьму, но ни одного даже робкого звука не прорвалось сквозь блокаду ночи. Вдруг он понял: разбудил его не шум, а, наоборот, полное его отсутствие. За годы, прожитые в городе, он совершенно отвык от тишины. Она звенела в ушах и была похожа на густой кисель. Словно парализованный, не мог он двинуть ни рукой ни ногой, не мог нарушить этот безмолвный покой. Смертельная тоска навалилась на него, вдавила его в постель, мешала вздохнуть полной грудью. Иванову чего-то ужасно не хватало. Словно он потерял что-то очень ценное и важное, без чего невозможно жить. Но что же он потерял? Что всегда заставляло его сердце биться и лёгкие дышать? «БУМ!» – Где-то глубоко внутри Иванова что-то ёкнуло. «Стук! Ну конечно же! Как же я сразу не догадался? Мне не хватает стука! Мне нужен был стук, чтобы жить! А теперь я стал трупом. Трупом, который двигается, говорит, что-то делает. Но уже не живёт. Я потерял жизнь в тот момент, когда из страха и малодушия променял этот неугомонный стук на мёртвую тишину. Суета, которой я себя окружил, не давала мне почувствовать холод могилы, где я был погребён. Лишь только теперь, оставшись один на один с самим собой, я наконец-то прозрел и понял всё. Я лежу под водой с тяжёлым камнем на груди, как сестрица Алёнушка в русской народной сказке, и не в силах сам выплыть на поверхность, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Но нет, я не один! В самой сердцевине тишины кто-то есть. Чьё-то незримое присутствие пронизывает собой ночной воздух…»

– ТУК! ТУК! ТУК! – В дверь постучали. Стук тихий и какой-то робкий. Но в полной тишине он звучит как