ограничению полномочий государства и плюралистическому гражданскому обществу мешает нам увидеть эту двойственность.

Если присущие либерализму механизмы и технологии действуют на основе страха, то как же страх способствует торжеству либерализма? Этот страх нередко сковывает либералов или, во всяком случае, препятствует приливной волне либерализма. Будь то в наши дни на рабочих местах, во времена холодной войны или сегодня в условиях борьбы с терроризмом, страх подрывает либеральные представления о свободе и равенстве, питает самые реваншистские, консервативные силы в политической жизни Америки. От белых расистов эпохи «Джима Кроу», которые при помощи страха подавляли гражданские права на Юге, до консерваторов из Конгресса и Дж. Эдгара Гувера, действовавших в годы маккартизма, «душителей союзов», проявлявших себя на протяжении последних ста лет.

Если мы намерены противостоять господству политического страха в Соединенных Штатах, если мы рассчитываем сделать свободу и равенство характеристиками реальности, видеть в этих понятиях не только голые обещания, то мы обязаны считаться с альянсом либеральных институтов и той деятельности, что способствует дроблению нашего государства, гражданского общества и распространению в нем страха. Нам нужно прекратить молиться на названные иконы, более скептически смотреть на недостатки и узость наших либеральных представлений, искать серьезные гарантии от страха вне их границ. Нам следовало бы поменьше раздражаться по поводу общественных движений, которые стремятся воплотить в реальность идеалы свободы и равенства, и с большим сочувствием относиться к исполненным решимости политическим силам, которые опираются на эти идеалы в общенациональном масштабе. Ведь в Соединенных Штатах именно эти движения, вдохновляемые вроде бы утопической идеологией, а также централизованное, сплоченное национальное государство представляют собой наиболее значимые движущие силы, воплощающие идеи свободы и равенства.

Но еще важнее для нас помнить, что страх не может являться основанием для нравственной или политической аргументации. В понятиях о свободе и равенстве нам необходимо видеть основу нашей политики. В тридцатые и сороковые годы, равно как и в шестидесятые и семидесятые, либералы Америки прибегали к жесткому языку конфронтации, на котором идеи свободы и равенства означают крах старого режима, т. е. господства классов, расы или пола. Их разные, нередко конфликтующие и неизменно агрессивные мнения выражаются в спорах таких философов, как Джон Ролс и Рональд Дворкин. Но в то время как движения, выступающие за социальный прогресс, не добиваются полной реализации своих устремлений, в среде либералов распространяются уверенность в себе и некие задние мысли. Такие умонастроения, которым способствовали реставрация консерватизма и крах коммунизма (последнее должно было бы освободить либералов от тягостной повинности защищать режимы, защищать которые было немыслимо), только укрепили имеющиеся сомнения в действенности социал-демократии. Либералы стали осторожными, чтобы не мечтать и не просить слишком много; они устали от конфронтации с господствующими в стране силами и отказались от всех доктринальных тезисов, за исключением тех, что неизбежно порождаются наличием страха. Современные либералы по-прежнему отстаивают свои позиции, но уже не в свободолюбивом духе Ролса и Дворкина. Они выступают «против», а не «за», ищут не пути к summum bonum, а пути к освобождению от summum malum. Современные либералы не менее своих радикальных предтеч привержены идеалам крестовых походов. В борьбе против геноцида и других мировых зол они проявляют такое же рвение, какое проявляли прежние поколения в борьбе против расизма и неравенства внутри страны. Но либералы наших дней смотрят на зло не так, как их предшественники; их решимость и целеустремленность, их глубокое внутреннее ощущение почвы под ногами исходят из самого зла, из жестокости и порождаемого ею чудовищного страха.

Чтобы противостоять «страху по-американски», мы обязаны вернуться к эгалитаризму и либертаризму Ролса и Дворкина, вообще к принципам американского либерализма. Сейчас я не намерен отстаивать или разъяснять его принципы, ведь те, кто их изложили, уже дали нам развернутые и политически красноречивые, пусть и не всегда последовательные аргументы в их обоснование. Я предполагаю, что неудовлетворенность этими принципами вызывается их внутренними недостатками — в меньшей степени, нежели слепой верой в их применимость при решении сложных задач общественного переустройства, требующих от всех нас больших усилий. Шапкозакидательство эпохи холодной войны и современный терроризм — вот условия, при которых государство можно поблагодарить лишь за минимальное решение проблем анархии и беспорядка, а политику, направленную на повышение благосостояния людей, сменяет рынок. Гораздо проще верить в страх и жестокость, чем в свободу и равенство. Но только идеалы свободы и равенства вдохновляют нас на противодействие политическому страху, только идеалы свободы и равенства являются нашей гарантией в этой борьбе. Страх — это препятствие, барьер, но не фундамент для политики, он не может быть таковым. Борьба со «страхом по- американски» не может перейти и не перейдет от внеполитической, чисто человеческой тревоги к реальным проявлениям страха. Да, страх, испытываемый служащими на рабочих местах в Америке, меркнет перед ужасом Боснии или Руанды. Но борьба против «страха по-американски» должна стать императивом для тех, кто верит в идеалы свободы и равенства, поскольку именно страх является главным источником извращения этих принципов. Он пока еще царит в Соединенных Штатах и все больше распространяется в остальном мире.