президентов. Одновременно Белый дом будет вовсю тиражировать тезис о советском экспансионизме и о советской военной угрозе, добавил Инглбергер.

Попыткам Шульца и госдепартамента как-то подправить отношения, сказал он, сильно мешает чрезмерная регламентация Белым домом характера контактов с СССР. „Сказать отсель досель' — так утверждаются инструкции для переговоров или официального обмена мнениями с советскими представителями. Поскольку такие инструкции носят эпизодический характер (от случая к случаю), они не имеют каких-либо запасных продуманных позиций для возможного зондажа и соответствующего продолжения диалога. „Сказал советскому представителю и все'.

Этим фактически и объясняется отсутствие возможностей для какого-либо доверительного обмена мнениями или широкой дискуссии между Москвой и Вашингтоном, которые в прошлом помогали нащупывать пути преодоления возникавших тупиков в советско-американских отношениях. Это, собственно, и объясняет осторожное поведение Шульца, хотя он и хотел бы что-то сделать.

Я попытался, сказал Иглбергер, опираясь на свой опыт при Киссинджере, кое-что подсказать, как лучше организовать негласный диалог с Москвой, но меня осадили.

Телефонный разговор с Рейганом

В субботу, 19 мая, мне неожиданно позвонил из Кэмп-Дэвида Рейган. Он сказал, что хотел бы обратиться к Черненко с личной и конфиденциальной просьбой разрешить Боннэр выехать на лечение за границу. По американским данным, состояние ее здоровья очень плохое. Не дай Бог, если она сейчас умрет. Тогда и без того трудные отношения, существующие между нашими странами, скатились бы до самого низкого уровня из-за неизбежного возмущения американской общественности. Заканчивая, Рейган заметил, что он не ставит под сомнение уровень советской медицины. Однако он хочет „просто сказать: зачем вам, чтобы она умерла в СССР? Шуму тогда не оберешься. Пусть уж лучше она умрет у нас. Нас-то, надеюсь, по крайней мере, никто критиковать за это не будет'.

Рейган добавил, что он, конечно, не может судить, насколько серьезно состояние здоровья Боннэр, так как полагается лишь на сведения из доступных ему источников и не может утверждать, что они абсолютно беспристрастны.

В своей телеграмме в Москву я рекомендовал пойти навстречу просьбе президента, однако успеха не имел.

Через неделю я связался с президентом Рейганом по телефону и, сославшись на поручение Москвы, зачитал ему ответ относительно Боннэр (ответ был подписан Громыко).

В нем говорилось, что „эта дама и ее сообщники умышленно драматизируют ситуацию в антисоветских целях. Что касается действительного состояния ее здоровья, то она переживет многих современников. Об этом свидетельствует авторитетное заключение квалифицированных врачей'.

Президент заметил, что сам он не заинтересован в ухудшении наших отношений из-за Боннэр. Однако шумиху из-за нее, насколько он понимает, просто так не прекратишь, и она будет давать о себе знать время от времени и в дальнейшем, учитывая связи Боннэр с влиятельными еврейскими кругами в США.

На очередной встрече с Шульцем, на которой присутствовали также заместитель госсекретаря Бэрт и советник посольства Исаков, мы обстоятельно обсудили проблемы безопасности и ограничения вооружений, региональные проблемы и двусторонние отношения.

Госсекретарь сказал, что президент понимает разочарование и огорчение обеих сторон по поводу того, что нет движения в наших отношениях. Он также хочет их улучшения. Но как начать? Некоторые считают, что следует подумать о встрече на высшем уровне.

Однако рассуждения Шульца на эту тему можно было понять так, что на данный момент Рейган еще не готов к такой встрече. Вместе с тем он стремится „дать знать' советскому руководству, что он, президент, со своей стороны не исключает такую возможность, не закрывает дверь к встрече в недалеком будущем и что она могла бы в этом случае состояться даже на более „облегченных' условиях, если события, с точки зрения обоих правительств, будут оправдывать целесообразность такой встречи.

Хотя в ходе этой марафонской беседы мы не смогли опять наметить пути решения спорных и нерешенных проблем, все же это было, бесспорно, полезно для систематизации всех наших дел. Чувствовалось, что в администрации инициатива в этих вопросах была за Шульцем. Но что дальше?

В конце июня руководитель службы опроса Харрис провел для Мондейла и руководства демократической партии опрос о настроениях в стране. Доверительно он сообщил и мне его результаты. Резко усилились опасения ядерной войны ввиду конфронтационного курса Рейгана. Население явно высказывалось в пользу улучшения советско-американских отношений, в пользу завязывания диалога с Москвой. Рейган и его администрация не могли полностью игнорировать эти настроения.

Милитаризация космоса — новый элемент напряженности

Примерно с середины года между Москвой и Вашингтоном началась длительная дискуссия — по дипломатическим каналам и через средства пропаганды — о милитаризации космоса. Дискуссия была вызвана заявлением Рейгана о намерении правительства США приступить к реализации „стратегической оборонной инициативы' (СОИ). Она предусматривала создание широкой противоракетной системы на земле с элементами космического базирования.

Москва сразу же выступила с резкой критикой этого плана как дестабилизирующего общую стратегическую обстановку и переносящего гонку вооружений в космическое пространство. Рейган же упорно продвигал идею СОИ как средства защиты населения от нападения стратегических ядерных ракет. Одновременно в Белом доме связывали с этим очередные надежды на получение военного преимущества над СССР за счет более передовой технологии.

Вокруг СОИ развернулась открытая пропагандистская и скрытая дипломатическая борьба. Последовала серия заявлений обоих правительств. Активизировался негласный обмен письмами между Рейганом и Черненко по этому вопросу (было около десятка писем).

Помимо публичной критики СОИ, советское руководство стремилось вовлечь администрацию Рейгана в двусторонние переговоры, которые оно предложило начать „для предотвращения милитаризации космического пространства. В рамках этих переговоров должен быть решен и вопрос о взаимном отказе от противоспутниковых систем' (заявление Советского правительства от 29 июня).

Администрация США вначале вообще уклонялась от официальных переговоров по космосу, ссылаясь на отсутствие эффективного механизма проверки возможного будущего соглашения. С таким заявлением выступил госдепартамент.

В неофициальной беседе со мной старший сотрудник Совета национальной безопасности Мэтлок (впоследствии был послом в СССР) сказал, что Рейган все еще изучает вопрос, вступать в переговоры с СССР или не вступать. Главное препятствие, по мнению Рейгана, — это вопрос о контроле. Президент не хочет стать „козлом отпущения', если переговоры закончатся безрезультатно из-за вопроса о контроле.

Администрация не смогла надолго удержаться на позициях прямого отказа от переговоров, ибо вопрос приобрел уже широкое международное звучание. Борьба далее развернулась вокруг возможной совместной формулировки предмета таких переговоров. Советская сторона предложила назвать их переговорами о „предотвращении милитаризации космического пространства'. Вашингтон, говоря о своей готовности к переговорам, никак не хотел соглашаться с тезисом о „предотвращении', поскольку, дескать, это уже предрешало конечный результат переговоров: запрещение СОИ. Москва же возражала против изъятия такого определения, ибо тогда оставалась формулировка, близкая к возможности милитаризации космоса или легализации гонки вооружений в космическом пространстве.

В конце июля состоялось специальное заседание Политбюро, посвященное проблеме

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату