ракет в Западной Европе. Одновременно у всех есть желание добиваться путем переговоров урегулирования спорных вопросов с СССР, утверждал он.

По его словам, администрация готова обсудить возможность возобновления соглашения об обменах в области культуры и достижения договоренности об открытии генконсульства США в Киеве, а СССР в Нью-Йорке. Шульц сказал, что у них есть некоторые дополнительные соображения относительно продления соглашений по транспорту, мирного использования ядерной энергии, обсуждения последствий создания широкомасштабной ПРО (они были затем изложены его заместителями нашим посланникам).

Затем госсекретарь перешел к вопросу о переговорах по ограничению и сокращению стратегических вооружений. Он опять зачитал соответствующий текст (речь снова, по существу, шла о возможных ограничениях с перевесом в их пользу).

На третьем этапе беседы речь шла о Ливане. Шульц заверил, что США не преследуют там какие-то собственные интересы, и выразил надежду, что мы окажем воздействие на Сирию.

Он отметил, что продолжающиеся массированные поставки советского оружия Никарагуа они рассматривают как недружественную акцию в отношении США.

В целом эта встреча с Шульцем, которая была похожа, скорее, на трехактную дипломатическую пьесу, оставила у меня несколько сумбурное впечатление. Госсекретарь не выделил никаких главных направлений, а, скорее, представил набор предложений, разных по своей значимости и по возможности добиться договоренности. Скорее, это была демонстрация „вспышки' активности администрации (или самого Шульца) на советском направлении с целью попытаться выработать более гибкую тактику по принципу „кнута и пряника' и посмотреть, каков наш конкретный выбор из этого набора. Это было даже каким-то новшеством в политике администрации Рейгана, ориентировавшейся в тот период в основном лишь на конфронтацию с СССР. Во всяком случае, таков был мой вывод из этой встречи с госсекретарем.

Сенатор Метайес рассказал мне, что у либеральных сенаторов усиливаются опасения, как бы нынешний курс Белого дома, направленный на расширение вмешательства США в дела Центральной Америки, не привел к прямой американской интервенции или военному вмешательству США во внутренние конфликты там.

Сенатор далее сказал, что он и его единомышленники в конгрессе нашли довольно неожиданного „союзника'. К их удивлению, на недавних закрытых слушаниях в законодательном собрании высшее военное командование в отличие от министра обороны Уайнбергера, который во всем безоговорочно поддерживал президента, заняло весьма сдержанную позицию в вопросе о возможности использования американских войск в Центральной Америке.

Генералитет считал, что на этот крайний шаг можно было бы пойти лишь при условии, если президент сумеет убедить и конгресс, и народ США в необходимости такого шага. Военные совсем не хотели рисковать возрождением в стране „вьетнамского синдрома', который удалось лишь с трудом преодолеть путем активной пропаганды в пользу укрепления вооруженных сил „для обороны США' от сильного противника (СССР) и восстановления таким образом престижа армии в стране, резко упавшего после войны во Вьетнаме. Участие же войск без такого „консенсуса у себя дома' в боях где-то в горах и лесах Сальвадора и Никарагуа снова могло бы вызвать нежелательные процессы.

Хотя американские войска могли бы сравнительно легко оккупировать эти страны, заявили военные, их сколько-нибудь длительное пребывание там было бы связано с постоянными потерями, а местное население наверняка стало бы еще активнее поддерживать партизан под лозунгом „борьбы с янки'.

Вместе с тем американские военные предлагали продолжать интенсивное обучение американскими инструкторами и советниками солдат сальвадорского и гондурасского режимов, а также антисандинистских формирований в Никарагуа и поставлять им столько оружия, сколько они в состоянии „освоить'.

В конце июня лидер демократов в сенате сенатор Бэрд (я был приглашен к нему на обед) рассказал, что на днях группа сенаторов-демократов обсуждала вопросы внутренней и внешней политики США и задачи демократической партии на будущее. Они выразили серьезную озабоченность по поводу состояния советско-американских отношений. Проблемы войны и мира будут занимать, по мнению демократов, одно из главных мест в кампании 1984 года. Рейган подвел отношения с СССР к опасной грани конфронтации, что вызывает озабоченность избирателей.

В этой связи было сочтено целесообразным направить в СССР делегацию сенаторов-демократов для уточнения точки зрения советского руководства по проблемам советско-американских отношений, и в первую очередь по вопросам ограничения ядерных вооружений, как стратегических, так и европейских. Они хотели бы встретиться с Андроповым, Устиновым, Громыко. Делегацию возглавил бы Пелл, который должен сменить Перси, если в сенате в большинстве окажутся демократы.

После длительного перерыва Рейган решил направить личное письмо Андропову. Трудно было сказать, чем он руководствовался: стремлением несколько подправить отношения с советским руководством или это была игра в улучшение отношений накануне президентской кампании в США. Во всяком случае, 21 июля Рейган переслал Андропову сугубо личное письмо через своего посла в Москве. Письмо было написано самим Рейганом от руки и вручено в запечатанном конверте. Этим как бы подчеркивалась личная вовлеченность президента в эту конкретную переписку.

В начале августа было подготовлено и послано через нашего поверенного в делах в Вашингтоне ответное письмо Андропова. Оно также в запечатанном конверте было вручено помощнику президента Кларку. Содержание обоих писем и сам факт обмена ими держались в секрете.

В своем письме Рейган упоминал об американских предложениях, сделанных ранее по различным проблемам. Президент стремился убедить Москву в целесообразности этих предложений, особенно по вопросам ограничения ядерных вооружений. Он считал также целесообразным обсудить положение в различных районах мира, особенно в Восточной Европе, Южной Азии и Западном полушарии. В письме говорилось о стремлении президента к миру, к решению проблем ядерного разоружения.

В общем, это было типичное рейгановское послание, внешне достаточно доброжелательное, без его обычных публичных выпадов, но не содержавшее каких-либо новых компромиссных предложений по решению важных проблем, помимо общего выражения готовности проводить время от времени доверительный обмен мнениями.

Хотя в Москве это послание вызвало противоречивые оценки в отношении мотивов президента, Андропов решил не сбиваться на пропагандистскую полемику, а попробовать завязать действительно серьезный диалог с Рейганом.

В ответном письме Андропова от 1 августа выражалось удовлетворение по поводу заверений Рейгана, что правительство США разделяет приверженность делу мира и устранению ядерной угрозы. Понятно, говорилось в письме, что в нынешней сложной обстановке трудно рассчитывать на простые решения. Тем не менее надо сосредоточиться на центральных вопросах упрочения безопасности в мире. Хорошо, что, судя по всему, удается привести к успешному завершению совещание в Мадриде. Но главное, конечно, начать двигаться вперед в вопросах ограничения и сокращения ядерных вооружений. Особенно настоятельна необходимость предотвращения гонки вооружений в Европе.

Мы считаем, писал далее Андропов накануне возобновления очередного тура переговоров в Женеве, что справедливое взаимоприемлемое соглашение, соглашение „на равных' все еще возможно. Стремясь достигнуть там договоренности, мы пошли уже очень далеко, приняли весьма непростые для нас решения. Ведь фактически СССР сейчас соглашается (при достижении равенства по соответствующим категориям самолетов) сократить почти втрое имеющиеся у него в зоне Европы ракеты средней дальности. Причем