детерминированный процесс, преемственно протекающий с некоторой исторической глубины (начало). При таком понимании предмет историко-философских исследований смещается с того общего, что присуще различным философским учениям, если их брать 'россыпью', диссоциированно, на различия между философскими учениями единой последовательности, на те 'связи между', которые объединяют эти различия в целостность различенного, становятся основанием интеграции философских учений в историческую протяженность-целостность. Истинным предметом историко-философских исследований этого типа как раз и являются 'связи между', жестко фиксирующие положение философских учений относительно друг друга как по основанию 'раньше-позже', так и по основанию содержательной преемственности. Соответствующая этому типу исследований динамическая парадигма будет значительно отличаться от статической парадигмы первого типа. В анализе философских учений динамическая парадигма будет толкать на поиск функций целостности, которые позволили бы определить место анализируемых учений в общей протяженной по времени ассоциации всех философских учений, производность и отличие анализируемых учений от предшествующих, влияние их на последующие.
Пионером и теоретической разработки и исследовательской реализации динамической парадигмы был, бесспорно, Гегель. В конце лекций по истории философии он с полной ясностью выразил это динамическое понимание целостности предмета истории философии: 'История философии не есть вслепую набранная коллекция взбредших в голову мыслей, ни случайное движение вперед. Я, наоборот, старался показать необходимое возникновение философских учений друг из друга, так что каждое из них непременно предполагает предыдущее. Общим выводом из истории философии является, во-первых, что во все времена существовала только одна философия, одновременные расхождения которой составляют необходимые стороны единого принципа; второй вывод заключается в том, что последовательность философских систем не случайна, а представляет собою необходимую последовательность ступеней этой науки; третий вывод заключается в том, что последняя философия данной эпохи представляет собой результат этого развития, его истину, воплощенную в том высшем образе, который сообщает себе самосознание духа о себе. Последняя философия содержит поэтому в себе предыдущие, включает в себя все предшествующие ступени, есть продукт и результат всех прежних философий; нельзя уже больше быть теперь, например, платоником' (6, с. 518).
Но динамическая парадигма не выступает у Гегеля в чистом виде. Идея необходимой связи начала и конца процесса развития философии, когда уже в начале мы обязаны вычленять в неразвитом виде то, что предстает развитым в результате, в 'высшем образе' есть очевидный синтез динамической и статической парадигм. Выявляя 'связи между', динамическая парадигма запрещает у Гегеля прямые внеисторические сопоставления учений прошлого с современностью, требуя в каждом таком случае переходно- разделительной структуры, но она не запрещает, у Гегеля даже и опирается на опосредованные сопоставления, причем в цепь таких опосредований как раз и попадают все предшествующие философские учения. В конечном счете торжествует статическая парадигма, которая 'перебирает' весь уходящий в глубину веков массив философских учений и с удовольствием убеждается, что там есть лишь то, чем обладает и 'последняя философия данной эпохи', что все обстоит так, как и должно быть: из желудя - дуб, из вишневой косточки - вишня, из начала философии - философия данной эпохи, то есть философия исследователя.
Чистая, и мы бы даже сказали, стерильная динамическая парадигма исторического исследования встречается пока только в науковедении, где 'связи между' резко отделены от содержания и динамическую историю любой дисциплины можно исследовать даже тому, кто ничего не смыслит в научной деятельности по правилам данной дисциплины. Единая дисциплинарная сеть цитирования, ее рельеф и неоднородность, квоты цитирования, ранговое распределение цитируемости - все это позволяет чисто внешним способом выделить ключевые работы и имена, влияние и меру влияния этих работ на последующие, не обращаясь к содержанию самих работ. Нам не кажется такая очищенная от содержания динамическая парадигма подходящей для историко-философского исследования, но те 'связи между', которые вскрываются в исследованиях по этой парадигме, должны, видимо, учитываться и в историко-философском исследовании как общий для всех научных дисциплин формальный механизм интеграции, перехода нового в наличное, отчуждение созданного индивидом продукта в дисциплинарное достояние.
ПРОБЛЕМЫ ЛОКАЛИЗАЦИИ ПАРАДИГМ ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Статическая и динамическая парадигма суть два крайних типа историко-философских исследований, между которыми несложно установить отношение дополнительности. Подчиняясь нормам статической парадигмы, мы теряем 'связи между' и видим в массиве философских учений предшественников диссоциированное множество автономных, довлеющих себе и сравнимых с нашим образцом учений, которые легко изымаются из связей с другими учениями просто потому, что 'связи между' не имеют для нас значения. Точно так же, подчиняясь правилам динамической парадигмы, мы теряем содержание, видим в массиве философских учений предшественников ассоциацию, пытаемся все объяснить из ассоциативных свойств, из 'связей между', не прибегая к содержанию или, во всяком случае, отводя ему второстепенное место.
Получается так, как если бы мы, исследуя башню, обращали внимание то на кирпичи, то на цемент и узор кладки, не слишком задумываясь над вопросом: а почему, собственно, башня, а не сарай или фабричная труба? Попытка получить ответ на такие 'архитектурные' вопросы как раз и образует проблему локализации парадигм. Здесь, по сути дела, два возможных решения: мы либо понимаем целостность предмета истории философии как имманентное свойство философских учений просто потому, что они философские, либо же видим в этой целостности результат какого-то внешнего влияния, то есть ищем ответы на архитектурные вопросы за пределами отдельных философских учений и массива философских учений в целом.
Первое, имманентное решение выглядит, с одной стороны, проще - оно позволяет и в статическом и в динамическом вариантах ограничить исследование самими философскими учениями, а что касается 'архитектурных' вопросов, то они здесь решаются одинаково и в той и в другой парадигме: философия исследователя или то философское течение, к которому принадлежит исследователь, используется на правах либо образца (статика), либо результата предшествующего развития (динамика). Но при таком решении неизбежно возникает вопрос о независимых от человека, действующих на протяжении многих поколений 'самостных' силах, выявляющих себя либо в каждом философском учении, либо в связях ассоциации таких учений. Будь то 'демон' Сократа, 'одержимость' Платона, 'истина' Аристотеля, 'дух' Гегеля, способ воздействия таких самостных сил на философов следует формуле Гегеля: 'В рамках целого похожи они на слепых, гонимых внутренним духом этого целого' (6, с. 518).
Иными словами, человек-философ не может при таком решении играть роль творца, субъекта истории философии уже в силу краткости собственной жизни. Человек может быть лишь агентом какого-то более долговечного субъекта, способного тысячелетиями направлять процесс философского творчества к поискам абсолюта или к реализации 'последней философии данной эпохи' тем же способом, каким биокод желудя реализует именно дуб, а не вишню или какую-нибудь там осину. Если парадигмы локализованы по самим философским учениям, берутся ли они в диссоциации или в ассоциации, таким 'философским кодом' может быть только знак - положение, формула, закон развития.
Если не развлекаться знаковым фетишизмом - он ничуть не лучше вещного - и не писать с больших букв великих слов Логос-Логика, Развитие, История, которые не перестают от этого оставаться словами, то вопрос о том, может ли знак сам по себе справиться с задачей векторного определения актов философского творчества к постижению образца-идеала или к реализации 'последней философии данной эпохи', решается сравнительно простым эмпирическим исследованием.
Неясность вопроса о том, что именно следует считать образцом-идеалом философии, несколько затрудняет такое исследование применительно к статической парадигме. Но если в качестве образца- идеала принимается философия исследователя, то эмпирическое исследование не так уж сложно: прямые и косвенные ссылки на предшественников, с одной стороны, и косвенные антиципации в работах предшественников - с другой, создают систему связей, структура которой позволяет судить о наличии или отсутствии в массиве учений тенденции к выявлению абсолюта. Классическое исследование этого типа - Библия 'с параллельными местами'. Идея откровения в Новом Завете смысла Ветхого и реализованная
