денег на булавки, которые мне выделяет сейчас дядя!
– Боюсь, милая, что ты его слегка обманула, – со вздохом сочувствия сказала Эбби. – Конечно, ненамеренно. Ты ведь не знала, мы с тобой не обсуждали денежных вопросов, что ты вступишь в права наследства в возрасте двадцати пяти лет, а не двадцати одного…
Фанни выглядела ошеломленной.
– Но позволь, как же так? А мой первый выезд в Лондоне? Ведь для новых платьев и всего такого мне понадобится намного больше тех жалких крох, которые выделяет мне дядя!
– Успокойся. Можешь быть уверена, что твой дядя знает о твоих нуждах и будет щедр, – заметила Эбби.
– Ага, он будет щедр до тех пор, пока я буду ему подчиняться? Ничего себе щедрость! Это тирания и самодурство!
– Милая Фанни, неужели у тебя хоть раз был повод обвинить его в тирании? – подняла брови Эбби.
– Нет,
– Не кричи так! – остудила ее Эбби. – Подумай серьезно, неужели ты думаешь, что твой дядя позволит тебе выйти замуж еще в школьном возрасте?
– Он позволил бы, если бы Стэси имел деньги или был бы какой-нибудь граф, что ли, – сказала Фанни со злыми слезами в голосе.
– А вот и нет, – отвечала Эбби. – И он обязательно посоветовался бы со мной. Ради бога, подумай своей головой! Ты впервые влюбилась, и тебе кажется, будто чувства эти будут вечными…
– Да я это знаю наверняка! – страстно воскликнула Фанни.
– Прекрасно! Если так и окажется, можешь рассчитывать на мою полную поддержку. Юный Каверли заявил мне, что решил стать достойным тебя, так что если он изменит свой образ поступков и…
– Он уже сделал это!
– Ну, коли так, то ты сможешь выйти за него через год – после того, как увидишь свет, познакомишься с другими молодыми людьми, чтобы хоть сравнить его…
– Нет, нет! Еще целый год ждать – что может быть ужаснее? Как ты можешь быть такой бессердечной?
– Разве это бессердечно – хотеть, чтобы ты хоть один сезон поразвлекалась в Лондоне перед тем, как восемь лет будешь жить в бедности? – сухо заметила Эбби.
– Нет, ты хочешь вовсе не этого! – Голос Фанни дрожал. – Ты просто хочешь разлучить меня со Стэси! Я знаю, как вы ловко все устроите – ты и тетя Мэри! Вы рассчитываете, что я скоро его позабуду, но вы ошибаетесь! Эх, Эбби, а я думала, что ты меня любишь!..
– Конечно, я тебя люблю…
Но Фанни лишь проглотила свои слезы, затрясла головой и остаток пути проделала в молчании.
В это время Стэси Каверли, пригласивший своего дядю на ужин к себе, был погружен в мучительные раздумья, какие именно блюда и напитки могут более всего смягчить сердце дяди через его желудок. Кроме того, следовало оценить и возможные траты… Он трижды передумывал, отчего официант в ресторации пришел в полное смятение, и наконец заказал суп, телячье филе, жареную куропатку с грибами и фасолью, а краба в панцире, печеночный паштет и артишоки в соусе – в качестве закусок.
Этот роскошный стол был накрыт в отдельном холле Стэси, и хотя Майлз, плохой едок, далеко не всем этим гастрономическим красотам отдал должное – лишь ковырнув телятину, а к крабу и паштету не притронувшись вовсе, он съел куропатку и ни разу не возразил против наполнения своего стакана повой порцией вина. Пока обед не был убран и не подали коньяк, Стэси щебетал с дядей на всякие необязательные светские темы. Но вот когда официант наконец сделал свое дело и вышел, Майлз Каверли вытянул вперед ноги, откинулся в своем кресле, зевнул и произнес лениво:
– Ну-с, племянничек, думаю, ты меня сюда пригласил не для того, чтобы рассказать всем известные анекдоты… Что ты хочешь от меня?
– Господи боже, сэр! Ничего! Что я могу хотеть от вас?
– Понятия не имею. И не имею также понятия, чем бы я
Это звучало не слишком обнадеживающе, но Стэси выдержал этот удар.
– Разве вам не кажется, сэр, что нам стоит узнать друг друга поближе?
– А зачем?
Стэси глупо заморгал.
– Ну… Мы же родственники…
– Велико дело! Родственники – это смертельно скучно.
– Но вы вовсе не скучны, сэр! – угодливо рассмеялся Стэси. – Вашими остротами вот уже несколько дней наслаждается весь Бат!
– Понятно. Ты надеешься запять у меня денег?
– Хм, мне бы это немного дало, – заметил Стэси, допивая коньяк в рюмке и протягивая руку за бутылкой. – Думаю, в ваших карманах ветер гуляет так же, как и в моих…
Майлз, грея рюмочку в ладонях, приподнял брови:
– Ну, поскольку я не знаю достоверно скорость ветра, так сказать, в твоих карманах, то не могу судить…
– Скорость ветра штормовая! – торопливо рассмеялся Стэси. – Да я просто разорен, разорен! Ах, все эти чертовы карты! Если я не окручу быстренько богатую девицу, мне крышка…
Майлз, согрев свою рюмку до удовлетворившей его температуры, понюхал коньяк и сделал маленький глоточек.
– Похоже, тебе уже крышка, – объявил он. Стэси ощутил злобу, которая красным румянцем проступила на его лице.
– Конечно, с такой хлопотливой тетушкой, как эта мисс Абигайль! В последний раз она со змеиной улыбкой сообщила мне, что Фанни не получит наследства до двадцати пяти лет!
– Тогда тебе нужно поискать другую богатую девицу, только и всего, – заметил Майлз. Стэси расправился со второй рюмкой коньяку.
– Думаете, я не пробовал уже? Из-за этого не могу теперь носа казать в Лондон… Когда человеку не идет карта – плохи дела, а мне карта не идет – что в покер, что в любви…
– На твоем месте я уехал бы за границу.
– И на что мне при этом полагаться? – заныл Стэси.
– На свое остроумие.
– Видать, вы сами так и поступили в свое время?
– Конечно.
– Тогда ваш внешний вид не кажется хорошей рекламой для остроумия!
Майлз усмехнулся.
– Не хуже, чем если бы я цеплялся за юбки, – заметил он с презрением.
Тут уж Стэси, принявшийся за третий бокал, вспыхнул:
– Да какое право у вас, сэр, так задирать свой нос? Разве вы сами не пытались в молодости сделать то же самое?
– Неплохо, – подбодрил его Майлз. – Ты хорошо осведомлен, юноша.
– Не знаю, во всяком случае, мне всегда говорили, что вы пытались сбежать с какой-то богатой девушкой… – пробормотал Стэси.
– Именно так, – без тени смущения сказал Майлз. – Я хочу только, чтобы ты рассматривал меня как печальный пример подобного отношения к жизни – и к богатым девицам в частности.
– Я вовсе не хочу бежать с Фанни! Такого у меня и в голове-то не было, пока в Бат не вернулась эта мерзкая тетка и не принялась ставить мне палки в колеса.
– Эта мерзкая