– Мама тоже так говорит, когда зовет меня обедать, – сказал Кит с понимающим видом. Помолчав, он повернулся к Уорбеку и хитро улыбнулся. – Скажите, signore, за обедом вы съедали все овощи, которые вам давали?
– Разумеется, – торжественно ответил герцог. – Попробовал бы я не съесть! Когда дело доходило до горошка и моркови, бабушка была неумолима.
– Фу! – передернуло мальчика. – Терпеть не могу горошек и морковь!
Он так живо изобразил крайнюю степень отвращения, что все, даже Филиппа, искренне засмеялись.
– Не могу обещать, – сказала она, – что на побережье овощи исчезнут из твоей тарелки, но я уверена: под шум прибоя тебе будет гораздо легче управляться с ними.
– А вы возьмете нас на шхуну, ваша милость? – спросил Кит у герцога.
– Конечно. В первый же день после приезда.
– Ура! Ура! – Кит в восторге подпрыгнул. – А ты, бабуля? Ты поплывешь с нами на шхуне? – обратился он к леди Августе.
– Что ты, милый! – с преувеличенным испугом ответила престарелая леди. – Бабуля у тебя слишком дряхлая, чтобы получать удовольствие от ощущения себя поплавком. – Она раскрыла любимый веер из черных перьев и начала томно обмахиваться. – Но я буду ждать вас где-нибудь на берегу… если только дорогой внук распорядится поставить для меня зонтик побольше.
– Сэр? – Я собственноручно сделаю это для моей дорогой бабушки, – с едва заметной усмешкой ответил герцог. – А когда мы трое вернемся на берег, то устроим роскошный пикник прямо на пляже. Как ты относишься к этой затее?
– Мне она очень нравится! Честное слово, я даже не думал, что будет такая чудесная поездка! – – окончательно переполненный чувствами, Кит с ногами забрался на сиденье и восторженно обнял мать. – Ведь правда, ты тоже рада, что signore взял нас с собой?
– Да, милый, я очень рада. Это будет незабываемое путешествие.
Филиппа чмокнула сына в висок, но в глазах, встретивших испытующий взгляд Уорбека, читалось: «Я говорю это только ради сына».
Получив это важное для него заверение, мальчик спрыгнул с сиденья и повернулся к герцогу. Его дорожные ботинки казались совсем маленькими по сравнению с громадными ботфортами Уорбека. Он доверчиво оперся локтями на колени опекуна, заглянул ему в лицо и спросил:
– А у вашей шхуны есть название?
– «Белокурая ведьма», – ответил Уорбек, а его взгляд был по-прежнему прикован к лицу Филиппы. Потом он посмотрел на мальчика, и его суровое лицо осветилось. – Это отличное суденышко, быстроходное и легко управляемое.
Филиппа сидела, уставившись на свои руки. Она и без выразительного взгляда Уорбека догадалась бы, в честь кого он назвал свою шхуну. Предательская краска залила ее щеки, и, когда Филиппа бросила украдкой взгляд из-под ресниц, она покраснела еще больше: вдовствующая герцогиня смотрела на нее с лукавой улыбкой на поблекших губах.Обедать остановились в «Короне». Как оказалось там же предстояло провести и ночь. Старинный постоялый двор с незапамятных времен предлагал кров и пищу многочисленным паломникам, спешащим посетить Кентерберийский собор.
После обеда (как когда-то шесть лет назад сделали Филиппа и Уорбек во время свадебного путешествия) все четверо отправились осматривать оплот английского христианства. Когда они шли по берегу реки вдоль древней крепостной стены, увенчанной дозорными башенками, поднявшийся свежий ветер всерьез принялся за дело. Он норовил задрать подолы легких платьев, так что приходилось придерживать одной рукой одежду, а другой – головные уборы. С элегантного тюрбана леди Августы он сорвал плюмаж из страусовых перьев и бросил в воду. Широкие поля соломенной шляпы Филиппы шалун бриз тоже не обошел своим вниманием. Только благодаря лентам, крепко завязанным под подбородком, шляпа не последовала за плюмажем.
Всю дорогу Филиппа украдкой разглядывала Уорбека. Ветер так бесшабашно взлохматил его волосы, что, казалось, двух знатных леди сопровождает не герцог Уорбек, а приодевшийся пират. Впрочем, заинтересованные взгляды на Уорбека бросала не одна Филиппа. Хорошенькие глазки не раз обращались в его сторону, и откровенное любопытство посторонних дамочек возмущало Филиппу.
В первую очередь путешественники осмотрели западные ворота с двумя симметричными квадратными банками наверху. Когда-то именно через эти ворота приезжие попадали в город. Полюбовавшись воротами чувством, близким к благоговению, все четверо пошли сторону древнего нормандского замка. От его главной башни остались одни руины, но даже они давали ясное представление о размерах и мощи сооружения.
Кит со свойственной мальчишкам энергией то и дело убегал вперед, чтобы первым осмотреть все, что попадалось на глаза, и потом взахлеб изложить взрослым свои впечатления.
– Умерь свой пыл, дитя мое! У меня кружится голова при одном взгляде на круги, которые ты описываешь вокруг нас! – пожаловалась леди Августа.
– Не утомила ли вас прогулка, бабушка? – озабоченно спросила Филиппа. – Может быть, лучше вернуться в «Корону»?
– Чушь, я вовсе не устала! – отмахнулась леди Августа. – И потом, я хочу увидеть собор.
Услышав слово «собор», Кит сорвалсяс места и кометой унесся вперед.
– Хорошо, а потом мы вернемся в «Корону», – сказал Уорбек.
– Меня это вполне устраивает, – кивнула вдовствующая герцогиня. – Судите сами: все утро в дороге, после обеда несколько миль пешком – будет совсем неудивительно, если к вечеру мои старые кости возжаж-Дут покоя. Но сейчас я не сдамся. Каждый англичанин, в жилах которого есть хоть капля благородной нормандской крови, должен раз в несколько лет совершать паломничество в Кентербери.
– Может быть, все-таки повернем назад? Кит еще слишком мал, чтобы оценить средневековую архитектуру, а я однажды уже видела это чудо, – предложила Филиппа.
– Ах да, вы же с Кортом останавливались в Кентербери во время свадебного путешествия, – простодушно заметила леди Августа, но глаза ее странно блеснули. – Зато я не была здесь давно. Представьте себе, я буквально скучаю по чудесной часовне Бекета!
При упоминании их медового месяца сердце Филиппы ухнуло в пятки, она ощутила на себе настойчивый взгляд Уорбека. Еще утром она заподозрила, что маршрут выбран не случайно, но когда карета остановилась перед «Короной», это стало совершенно ясно.
Наконец четыре паломника ступили под высокие своды собора, и с ослепительной ясностью Филиппе вспомнился другой день, день, когда она вошла сюда с Уорбеком. Это было первое утро их брака, после первой ночи любви. Тогда узы, связавшие их, казались ей нерушимыми, а они сами – единой душой, законченной и совершенной. Они бродили по приделам, восхищались резными каменными украшениями потолков, причудливыми перилами исповедален и деревянными кружевами кафедры, но более всего были поглощены друг другом.
Теперь Филиппа держала за руку сына. – Мама, ты только посмотри туда! – воскликнул Кит, указывая на надгробие с бронзовой фигурой, возлежащей на нем, как на ложе. – Это рыцарь! У него настоящие шлем и щит!
– Это статуя Эдуардапо прозвищу Черный Принц, – объяснил Уорбек.
– А почему его так прозвали? – спросил мальчик шепотом, словно боялся нечаянно разбудить спящего воина.
Суровый рыцарь лежал со скрещенными на груди руками, на бронзовых латах были изображены два монарших герба: английские львы и французские лилии.
– Отчасти принца Эдуарда прозвали Черным потому, что он всегда носил только черные латы, – сказал Уорбек, – но больше из-за его безжалостного нрава. В битве он не знал пощады. Это не единственный член королевской фамилии, обретший вечный покой в стенах собора. В часовне – она здесь, совсем рядом – похоронены останки Генриха, одного из царствовавших монархов.
– Однако раньше паломники шли сюда не за тем, чтобы увидеть надгробия королей, – добавила леди Августа, со вздохом облегчения опускаясь на ближайшее сиденье. – Сюда приходили со всей Англии, чтобы приложиться к раке[18] с мощами святого Томаса.
