изгнанником в одном монастыре[21], на крыше которого была изображена икона, будто бы пристально на него глядевшая. Не вынес Иоанн направленного на него взгляда и велел одному слуге снять икону и выколоть ей глаза, сказав при этом только, что не могу видеть ее лика. Услышала про это госпожа и подвергла его надлежащему бичеванию и наставлению палками.
10. Но угодно ему было не возлюбить покой, а учинить хулу (как они [70] и попытались сделать) на святого Мефодия, хулу в порче женщины матери единственного сына (это был Митрофан, вскоре затем наставник Смирны[22]), которой заплатили много золота и обещали еще больше если только будет заодно с ними. И оговорили они Мефодия перед госпожой и опекунами ее сына. И тотчас собрано было устрашающее судилище из мужей гражданских и церковных, и всяк был там: благочестивый и нечестивец, избравший отшельническую жизнь и вообще любой, умевший слушать или говорить. Одних, опечаленных этим странным обвинением, привел туда стыд, других радость от возможности разнузданно ликовать и шуметь. На средину вывели обвинителей и в удостоверение их речей — женщину. Он же, как привели женщину, нисколько не таясь, спросил ее во всеуслышание (она была издавна известна ему своей добродетелью): «Как, госпожа, поживаешь?», как тот-то и тот-то, а также о ее муже и близких. Вот до чего прост был патриарх! А они закричали еще громче возликовали от радости, раздули обвинение и изложили остальные улики. С трудом понял он смысл обвинения и испугался, как бы не понесли из-за него ущерба дела церковные христовы и (поскольку одно время — для срама, другое — для сдержанности и скромности) немного приподнялся с кресла, закатал на себе одежду и обнажил свой срамной член чудной и не как у людей. При этом он поведал о чуде. о том как много лет назад когда бушевали и кипели в нем страсти, был он в старом Риме и сжигало его любовное влечение сильнее порыва страстей. Опасность грозила ему подавить влечение он не мог и вот воздел он руки к храму и стал просить помощи [71] и заступничества у главного из апостолов — Петра. Когда же он, наконец, утомленный молитвой, заснул, апостол явился ему, дотронулся до той части тела, погасил порыв страстей и произнес при этом: «Свободен ты от власти страстей, Мефодий». Такой речью Мефодий убедил сие многочисленное собрание и устрашил врагов истины. Магистр Мануил не пожелал освободить лжецов от обвинения и пригрозил, что лишит жизни женщину, если она не раскроет всей правды. Она тотчас изложила и поведала все про эту затею, сказав, что была за такую-то сумму подкуплена и что все золото, сколько было дано, помеченное их печатью, хранится в моем сундуке. Тотчас отправили людей, которые, как и сказала женщина, нашли в сундуке и принесли золото. Благодаря прощению и заступничеству патриарха перед властителями клеветники сподобились не наказаний и пыток, которые заслужили, а помилования, и в искупление своих грехов должны были лишь ежегодно в праздник православия[23] шествовать со светильниками от святилища Богоматери во Влахернах до славного Божия храма Мудрости и своими ушами выслушивать, как проклинают их за ненависть к Божьим иконам. Это соблюдалось весьма долго и совершалось ими до конца жизни. Такой предел от Бога положен был сей столь распространившейся ереси. И воссияли божественные лики святых икон, коих мы чтим и изображаем не божественно, а относительно и благочестиво, как бы пересылая через них наше почитание к первообразам[24]. [72]
11. Как-то раз, справляя в радости этот праздник, Феодора угощал во дворце в Кариане (как уже говорилось, Феофил соорудил его ради дочерей[25]) всю церковную братию. Там присутствовали все иереи и исповедники, а среди них и Феофан из Смирны со своим братом Феодором[26]. В разгар пира, когда принесли уже лепешки и сласти, царица, непрерывно и пристально смотревшая на отцов, заметила у них на лбу буквы и заплакала. Они тоже в этот момент, как по согласию, взглянули на нее и увидели, как внимательно она их разглядывает. «По какой причине, госпожа, — спросили они, — ты так пристально смотришь на нас?» «Из- за этих букв, — ответила она, — поражаюсь я и вашему терпению, и жестокости вашего мучителя». На что блаженный Феофан, нисколько не стесняясь и не вспомнив о принятых решениях[27], сказал: «О надписи этой мы рассудим с мужем твоим и царем на неподкупном суде Божьем». Опечалилась царица, залилась слезами и сказала: «И это ваше обещание письменное согласие! Вы не только его не прощаете, но еще и на суд требуете и зовете». «Нет, — тотчас сказал патриарх, поднявшись со своего места, а также другие иереи, — нет, царица, твердо наше слово, не обращай внимания на пренебрежение этих людей». Так предано было это забвению, и обычаи церкви остались в неприкосновенности.
12. Появилась и новая ересь — зиликов, во главе с неким Зили, главным асикритом. Ее, однако, излечили и обратили к богопочитанию во время царского выхода, причем сторонники ереси удостоились только помазания миром и новых белых одеяний и платья и были торжественно освящены[28].
13. Между тем архонт Болгарии Борис, узнав, что царством правит женщина, повел себя нагло и отправил к Феодоре вестников с сообщением. что разрывает соглашения и движется войной на ромейскую землю. Но не по-женски, не малодушно повела себя царица и передала Борису: «Я буду воевать и надеюсь тебя одолеть, а если нет и победишь ты, все равно возьму верх и одержу явную победу я, ведь нанесешь поражение не мужчине, а женщине». Поэтому Борис сохранил мир, не дерзнул бунтовать и возобновил дружеские соглашения[29].
14. То ли из-за какого-то сна или видения, то ли по другой причине написала Феодора архонту Болгарии Борису и настоятельно попросила его разыскать и обнаружить некоего монаха по имени Феодор, по прозвищу Куфара (он незадолго до того попал в плен) и настоятельно попросила за любой выкуп отослать его к ней[30]. Тогда и Борис воспользовался поводом и попросил через послов за свою сестру, плененную раньше ромеями и жившую тогда в царском дворце. Та же, счастливо обращенная в веру, обученная за время плена грамоте, да и вообще весьма уважавшая христианский чин, богопочитание и наше учение, как вернулась, не переставая стала молить брата, взывать к нему и бросать в Бориса семена веры. Борис же (а был он уже немного наставлен упомянутым Куфарой и знаком с таинствами) отправил монаха и в награду получил сестру. Впрочем, он остался, каким был, костенел в безверии и чтил свое суеверие. Однако бич Божий (это был голод, когда перевоспитываются и отлучаются от зла люди грубые и земной природы) постиг и изнурял его землю. И велел он призвать на защиту от беды Бога, того самого, коего постоянно чтили и [73] восславляли его сестра и Феодор. Избавившись же от бед, обратился к богопочитанию, сподобился в купели второго рождения и переименован был в Михаила, по имени царя — и все от руки посланного ему из царицы городов архиерея.
15. Рассказывают также следующее. Князь Борис страстно любил охоту и пожелал в одном доме, в котором нередко останавливался, нарисовать картину, дабы днем и ночью иметь услаждение для глаз. Такое желание им овладело, и он пригласил одного монаха-художника из числа наших ромеев по имени Мефодий, а когда тот к нему явился, по некоему провидению Божию велел писать не битву мужей, не убийство зверей в животных, а что сам захочет с условием только, что эта картина должна вызывать страх и ввергать зрителей в изумление. Ничто не внушает такого страха, знал художник, как второе пришествие, и потому изобразил именно его, нарисовав как праведники получают награды за свои труды, а грешники пожинают плоды своих деяний и сурово отсылаются на предстоящее возмездие. Увидел Борис законченную картину[31], через нее воспринял в душу страх Божий, приобщился божественных наших таинств и глубокой ночью сподобился божественного крещения. О его крещении стало известно, и оно вызвало восстание всего народа. Неся на груди знак божественного креста, Борис с немногочисленными соратниками разбил мятежников, а остальных уже не тайно, а вполне явно обратил в ревностных христиан. Приняв богопочитание, Борис пишет госпоже о земле (ибо стеснен был множеством своих подданных) и дерзко просит о ней Феодору, поскольку де их теперь уже не двое, а один, ибо связаны они верой и нерушимой дружбой, а за это обещал покориться ей и блюсти вечный и незыблемый мир. Она благосклонно его выслушала и отдала пустовавшие тогда земли от Сидиры (в то
