Завидев бегущих на подмогу жигарей, казачишки подались прочь.

Грязнов соскочил с коня и шагнул в сугроб. Из снега поднялся долговязый жилистый поп. Беглый вытаращил глаза: разом вспомнил тайгу, Кыштым…

— Савва!.. Отец Савва!

— Я самый и есть! — добродушно отозвался поп. — Но кто же ты? Что-то не упомню тебя.

— Я беглый демидовский. Из лесных куреней. Может, и вспомнишь Ивашку Грязнова.

— Не помню. Мало ли у Демидова работных, но чую, добрый ты человек! — искренним тоном отозвался Савва.

Набежавшие жигари с удивлением разглядывали священника, одетого по-крестьянски. Он поднял и отряхнул от снега отбитый полушубок и облачился в него. Ивашка взобрался на коня и крикнул своим молодцам:

— Братки, это бунташный поп! Нужный он человек!.. А я, батюшка, из Сибири к хозяину еду и народ привел. Хочется нам хоть одним глазком глянуть на него и перемолвиться словцом о деле.

Священник подтянулся, окинул ватажка проницательным взглядом.

— Его величество государь Петр Федорович далече пребывает от сих мест. А дела тут вершит его сиятельство граф Чернышев, — твердо ответил иерей.

— Ой ли? Сказывали, тут атаман Зарубин проживает! — разочарованно отозвался Ивашка.

— Молчи! — пригрозил поп. — Вороги его сиятельство кличут Чикой, а нам доподлинно ведомо, что он граф. Веди богатырей! Ко времени подоспели, молодцы!

— Это мы и без тебя, батя, ведаем! — нахмурился солдат. — Дело у нас военное, и команду знаем. Веди!

Ивашка в сопровождении священника повел углежогов в село.

После лесной тишины жигарей поразило многолюдье. Они с удивлением разглядывали село. На улице суетился народ, скакали конные. В домах было шумно. Из окошек и ворот выглядывали любопытные бабы, малые ребята. Сбежавшиеся станичники, в свою очередь, глазели на черных от копоти, оборванных людей.

— Что за черти? Откуда только и взялись!

Но заводчина встретила своих радостно и приветствовала криками, размахивала ушанками.

Грязнов, подбоченясь, выступал на коне впереди своей ватаги. Рядом с ним ехал бомбардир. Ему было лестно и любопытно. Кругом словно в котле кипело. Дворы и проулки были запружены санями, подле галдели люди. На площади перед церковью горели костры: заводчина готовила пищу. Селение походило на великое торжище. Кого только тут не было! Казалось, сюда сбежались со всего Урал-Камня, съехались со степного Яика, собрались даже с дальних лесных углов Башкирии. Больше всего было здесь уральской заводчины. Из многих горных заводов можно было встретить людей: из Белорецка, из Сатки, из Косотура, Миньяра… Их нетрудно было узнать по землистым лицам, по жилистым корявым рукам, опаленным у домен бородам, по сутулости, полученной в результате тяжелого непрерывного труда. Немало встречалось тут и приписных мужиков, беглых, крепостных; они узнавались по убогой крестьянской одежде — рваным зипунам, дерюжным сермягам и лаптям…

Суетились у котлов ордынцы: косоглазые киргизы в верблюжьих бешметах и малахаях. Варили конину скуластые башкиры в остроконечных рысьих шапках. Бродили по улице лихие яицкие казаки — сильные и драчливые станичники, одетые в добрую казацкую справу. Собралась беглая голытьба, гулящие люди, сибирские варнаки и все через край хлебнувшие соленого горя, прошедшие огонь и воду, испытавшие барский гнет, плети, кабалу и тяжелую рекрутчину. Ныне все эти люди шумным потоком устремились в Чесноковку, где становились под знамена Пугачева, верстались казаками. Они прибывали каждый день, увеличивая пугачевское войско.

Ивашка с любопытством разглядывал воинство, и в сердце его крепла уверенность в правоте затеянного дела. «Сермяжная Русь поднялась ноне! Как после этого устоять барам!»

Отец Савва указал на высокий дом:

— Туда веди жигарей. Там сам батюшка граф пребывает.

— Погоди чуток, милый! — тихонько сказал солдат и глазами поманил Грязнова в сторонку. Они отъехали, и бомбардир просительно посмотрел на беглого:

— Родной ты мой, связали мы жизнь нашу одной веревочкой. Ни тебе, ни мне назад ходу нет. Пойдем сейчас к этому самому графу, чую, свой он человек. Вот и скажи ты ему про меня, что я не приблудный сын, а бомбардир, русский солдат. Глаз у меня верный; фрунт держать учен и другим воинским премудростям обучен. Незадарма шпицрутенами секли не раз… Буду верой и правдой служить, но пусть оставят при тебе!

— Добро! — охотно согласился Грязнов. — Быть тебе, Федор, моим военным советчиком и первым бомбардиром.

— Уж не бойся, не подведу! — твердо пообещал солдат.

— Верю, и потому будет так, как просишь!

Они повернули коней к высокому дому. Проехали мостик, переброшенный через незамерзающий ручей, и очутились у строений.

У забора топтались привязанные кони, гомонили толпившиеся казаки. Перед домом стояли две виселицы. Беглый в страхе отвел глаза, по сердцу побежал неприятный холодок.

— Ништо, это только в первый раз страшенно зреть, а после обвыкнется, — угадывая его мысли, успокоил отец Савва. — По чиноположению своему я многих грешных тут напутствую в дальний и необратимый путь. Освобождаю мир от скорпионов. Айда за мною! — вскричал поп и взошел на крыльцо.

В горнице шумно толпились казаки. Они бесцеремонно разглядывали пришедших.

— А куда этот на деревяшке прет! — с насмешкой спросили они.

— Ты не смейся. Без ноги, да с головой! — не смутился бомбардир, отряхнул снег у порога и шагнул следом за Грязновым в избу.

За столом сидел кряжистый бородатый детина в казачьем чекмене. Отец Савва тихонько толкнул Грязнова и поклонился атаману:

— Ваше сиятельство, еще ватага к нам прибыла!

Серыми пронзительными глазами Чика уставился в беглого.

— Кто такие? — строго спросил он.

— Демидовские жигари, пришли под высокую руку государя, — с достоинством поклонился Ивашка.

— Добро! Ко времени подоспели! Садись, молодцы, гостями будете, — радушно пригласил атаман. Казаки потеснились, дали прибывшим место.

Бабы-стряпухи подали на стол миски, полные горячих жирных пельменей. Появились и штофы с вином, поднялся говорок. Атаман налил чары, одну, большую, пододвинул Грязнову.

— Во здравие государя! — поднял чару Чика и поклонился гостям: — Начнем с богом!

Казаки дружно осушили чары. Не отстал и беглый.

— Эк, по всему видать, и ты добрый питух! — весело прищурил глаза атаман. — Это добро. Кто чару пьет, тот и в драке лих… Э, да ты еще не казак! — Он схватил Ивашку за волосы и засмеялся.

Беглый смутился. Сидевший рядом с ним атаман дружески хлопнул его по плечу.

— Ничо, не горюй, друг! Враз в казаки поверстаем! — Он пошарил в углу, достал ножницы. — Нагнись!

Беглый покорно склонил голову. Атаман проворно подстриг его под кружок.

— Ну вот, и казак ныне! — весело произнес Чика. — А теперь выпьем за поверстанного!

— Ваше сиятельство! — вдруг возопил солдат. — А меня что же обошли!

— Да куда тебя на деревянной ноге! — отмахнулся Чика.

Солдат потемнел, просительно посмотрел на Грязнова. Беглый понял и весело сказал атаману:

— То не простой человек. Он первый бомбардир.

— Бомбардир! — изумленно вскричал Чика и уставился в солдата. — Да что ж ты промолчал. Пушкари да бомбардиры у батюшки царя Петра Федоровича ныне первые люди! Верстай и его в казаки! —