ними, разделяя.

Соня высвободилась, первой.

Не глядя на Максима, она пошарила в сумочке и вытащила пачку сигарет.

Закурила, нервно отставляя руку в сторону и уклоняясь от выпущенного ею же дыма. Сигарета дрожала в ее худых пальцах; даже не дрожала — тряслась.

— Я была в полиции, — сказала она, садясь в кресло и устремив на Максима темные глаза, плывшие в нежном облаке усталости и печали. — Они мне сказали: никакого завещания нет. Не существует. Они справились в нотариальном банке данных… И я не понимаю, что из этого следует и следует ли из этого что-нибудь. Следователь мне ничего не объяснил. Это важно?

Максим перевел дух от не остывшего еще объятия. Стараясь сосредоточиться, он пошагал по комнате, потом уселся и сказал:

— Погоди-ка, детка, давай по порядку. Соня вскинула глаза на «детку», сказанную с необычайной и как бы уже привычной ласковостью, будто теперь они так и будут друг к другу обращаться, но Максим не заметил ее взгляда.

— Все подробно, с самого начала, — морщил он лоб, сосредоточиваясь. — Что тебе вообще рассказали в полиции и о чем тебя спрашивали?

Максим вдруг почувствовал, что теперь, когда Реми больше не ведет расследование, он должен взять на себя хотя бы одну из его функций, а именно: рассказывать и объяснять, что происходит. По крайней мере Соне.

— Спрашивали, что я делала в то время… Алиби, одним словом. У меня его нет. Вернее, есть, но не на все время… Спрашивали про Пьера. Я так поняла, что у него алиби тоже нет. Он искал мне подарок, у меня день рождения скоро… Не знаю, они будут проверять, наверное, кто меня видел, кто его видел… Еще о завещании расспрашивали, о столике, о тебе. Они, кстати, наверное, тебя тоже вызовут или сюда придут.

— Я ведь уже вчера все рассказал, в больнице.

— Я тоже вчера с ними разговаривала. Они каждый раз задают почти одни и те же вопросы, но это якобы необходимо.

— Ну, не страшно. Надо так надо. Что еще?

— Сказали, что задержали Ксавье для допроса, на два дня, что ли. У него тоже алиби нет, а тот факт, что машина припаркована недалеко от его дома, бросает на него подозрение. К тому же он грозился папу убить… это многие слышали. У него нашли альбом с фотографиями, где на всех общих снимках он вырезал лицо папы…

— Значит, у полиции два направления на данный момент, как и у Реми…

Ты знаешь, что Мадлен наняла Реми установить, виновен ли Ксавье?

— В самом деле? Это странно. Это ведь ее отец! А если Реми докажет его виновность? Что тогда она будет делать?

Максим хотел было сообщить Соне новость о том, что Мадлен приходится ей сестрой, но что-то удержало его. Хотя, конечно, никто не просил его хранить этот факт в секрете, и все же… Если у Мадлен есть какие-то цели, то он не хочет послужить для нее орудием. Проще говоря, если Мадлен рассчитывает, что он донесет эту информацию до Сони, если у нее в этом свой интерес, — то она ошиблась в своих расчетах. Пусть выкручивается сама.

— Не знаю, — ответил он Соне. — Я не понимаю ее логику. Тем более что мне показалось, что этот ее визит сюда послужил лишь тому, что Реми всерьез заинтересовался ею самой… Он стал ее подозревать, мне кажется.

— Какие же у нее могут быть мотивы?! У Мадлен — что у нее может быть против папы?!

— Я ничего не понял, — поспешно соврал Максим. — А второе направление, значит, это наследство, как я понимаю. То есть этот очаровательный столик, — кивнул он в его сторону.

Столик невозмутимо парил на своих тонких гордых ножках, тускло поблескивая лакированной поверхностью.

— Завещания нет, — сказала Соня. — Что это означает?

— Нет на мое имя, ты хочешь сказать.

— На мое тоже нет.

— Но тебе и не нужно, ты ведь автоматически наследница, ведь так? Если столик не оформлен на мое имя, то, значит, его получаешь ты. И Пьер.

— Послушай, Максим, я ничего не могу понять, — жалобно сказала она. — Что, я теперь под подозрением? Или Пьер? Или мы оба?

Кажется, столик ее не интересовал, причем не интересовал совершенно.

Максима это обрадовало. Ему было бы неприятно увидеть в Соне подтверждение словам Реми, сказанным час назад о наследстве и наследниках…

— Боюсь, что да… Если — если! — вина Ксавье не будет доказана, то полиция примется за вас. Раз столик не оформлен на меня, то у вас есть мотив…

Извини, Соня, если ты действительно хочешь, чтобы я продолжал, то мне придется употреблять довольно жестокие выражения…

«Как это так получилось, что мы все с ней нянчимся?» — мелькнула раздраженная мысль.

— Это не страшно, — тихо ответила она.

— У вас есть мотив для убийства.

— Какой?

— Интерес к столику как к материальной и как к антикварной ценности, учитывая в особенности, что Пьер коллекционирует антиквариат. Интерес убрать Арно до того, как он напишет завещание на мое имя. Мы уже об этом говорили.

— Я помню. Но ведь это было так, в теории? Ведь Реми не подозревает Пьера на самом деле? Пьер, конечно, страстный коллекционер, но…

Максим посмотрел на Соню отчужденно. Теперь, когда она говорила о Пьере, ее муж снова стал реальностью — реальностью, о которой они напрочь забыли полчаса назад…

— Вот именно поэтому он под подозрением, — неприязненно сказал он. — Кроме того, его можно заподозрить в покушениях на меня: пока он не знал о завещании, он поторопился убрать Арно, а когда ты ему сказала, что твой отец написал завещание на мое имя, то попытался убрать меня. Потому что если меня нет, то в этом случае столик снова отходит к тебе.

— Не правда! Я не верю! — Соня схватилась за голову руками. — Пьер не мог убить папу! Он не такой, он не способен на это! И потом, он меня любит!

— Ну и что? — холодно ответил ей Максим. — Бывают люди, которые убивают даже тех, кого любят, не то что родителей тех, кого любят.

Соня заплакала.

— Что-ты-пони-маешь! — доносилось сквозь рыдания. — Что ты всех судишь!

Что ты сам знаешь о любви?!

— Эй, эй, ну что ты расплакалась, как маленькая! Я же не обвиняю Пьера, я тебе рассказываю, что подумают в полиции! Кончай реветь! — сдал позиции Максим.

«Реми из меня не получится, — подумал он, вспоминая детектива. — Я слишком груб».

— Слышишь, Соня, ну, Сонечка, не плачь, перестань. Это еще не обязательно, что они так подумают. А потом, даже если подумают, надо еще доказать, это не одно и то же — предполагать и обвинять… Ну, слышишь, не плачь!

— Я не могу больше… Папу убили… разве этого мало… — рыдала Соня.

— Еще и Пьера сюда… Пьер не пытался тебя убить! За рулем машины была женщина!

Есть свидетели, которые это заметили!

Ну да. А то, что его, Максима, пытались убить — это ерунда. Главное — не трогайте Пьера.

— Он мог переодеться в женщину… — Соня снова начала его злить, и в то же время жалость к ней не отпускала его. — Как справедливо заметил Вадим, вести машину в женской одежде и даже пройтись от машины до дверей квартиры — дело не такое уж хитрое. Это не на сцене играть. Кроме того, существует еще вероятность, что он мог нанять кого-то… Поверь, мне тоже не хотелось бы думать, что твой муж… —