— Как вы кстати, мадам! — заворковал Реми. — Я постеснялся вас беспокоить в такое позднее время, но у меня есть вопросы, мне совершенно необходима ваша помощь…

Довольная мадам расплылась в улыбке.

— К вашим услугам… Тс-с, Шипи, не мешай нам. Это свои люди, разве ты не видишь!

— Ключ от квартиры месье Дора у вас?

— Конечно, — удивилась мадам Вансан.

— Вы не могли бы проверить, на месте ли он?

— Погодите…

Она исчезла в глубине своей квартиры, сопровождаемая Шипи, путавшейся между ног, но почти сразу же вернулась.

— Вот он.

— Прекрасно. Значит, ключ на месте. Вы его никому не давали?

— Нет. А что случилось? Почему вы снимаете замок? Реми вкратце объяснил.

— И, как вы понимаете, никому ни слова о том, что мы меняем замок.

Никому! — закончил он свои объяснения.

— Конечно-конечно, не беспокойтесь. Мадам Вансан постояла, наблюдая за действиями мужчин. Ее грузный силуэт вырисовывался в проеме двери: крашеные с проседью, редеющие волосы, синяя шаль, концы которой свисали почти до колен, у отечных ног притулилась облезлая старая собачка… «Хороший кадр, — подумал Максим, глядя на них, — одиночество и старость… И свет удачный, с мягким контровым…»

Словно почувствовав его мысли, мадам Вансан встрепенулась, пожелала мужчинам спокойной ночи и исчезла за дверьми своей квартиры.

— Вернемся к исходной точке, — крутил отвертку детектив. — Арно уехал со съемок и — пропал. До дочери не доехал. Домой не заезжал. Моя идея насчет нотариуса тоже, похоже, оказалась пустышкой. Куда он делся? Вопросы у нас все те же, что и неделю назад: договорился с кем-то о встрече и попал в ловушку?

Или был похищен по дороге? О планах Арно на субботу знал, как вы выразились, Вадим, весь Париж.

— Эх, Реми, тут вам действительно не повезло, — покачивая головой, произнес Вадим. — Вы не знакомы с Арно, вам трудно представить, но об этом знали действительно все, можете быть уверены. И Мадлен, и Пенни, и Соня с Пьером, и даже все их соседи и завсегдатаи дома; и мадам Вансан со всей ее родней, и вся киностудия… А через этих людей сколько еще других могли узнать!

Тут искать — иголку в стоге сена.

— Что меня во всем этом больше всего донимает, это то, что в ней все слишком. Слишком много разных направлений поиска, слишком много все знают, слишком много не правды… Месть, наследство, завещание, таинственная визитерша, попытка наезда на Максима…

— Вы все-таки думаете, что меня пытались задавить?

Не ответив, Реми продолжал:

— …звонки, попытка кражи столика, о чем-то недоговаривающая Мадлен…

Связаны ли эти факты единой ниточкой? Или разрозненные интересы разных людей сплелись в единый узел вокруг Арно? Из всего этого у нас есть только одна достоверная вещь: исходная точка — съемочная площадка. Если Арно что-то задумал, то… Вы говорите, что он был обычный, без признаков какой-то особой задумчивости или беспокойства?

— Без признаков, — сказал Вадим. — Или я их не заметил.

— Я тоже не заметил. Но, если вдуматься, я дядю плохо знаю, чтобы судить, — добавил Максим.

— Или, может быть, он был как-то особенно оживлен? Знаете, как бывает с людьми, когда у них на уме какой-то проект, который они находят забавным?

— Теперь я уж и не знаю… Оживлен он был, это точно. Я тогда отнес за счет съемок, за счет приезда Максима… Но, может быть, действительно была еще другая причина?

— Вадим, я бы хотел, чтобы вы завтра со мной на студию подъехали, — сказал Реми, закручивая последний шуруп. — Покажете мне ваши пленки. Это возможно?

— Конечно. Когда вам удобно?

— В десять. Идет?

— Идет.

Мужчины распрощались и расстались, каждый погруженный в свои мысли.

Что касается Максима, то это были мысли о Соне.

Он хотел ей позвонить. Он хотел бы ей позвонить. И не мог. И не смог бы. Это было просто невозможно по тысяче разных причин — невозможно, несбыточно, бессмысленно и неприлично.

Он лег спать.

Это были мысли о Соне, это были сны о Соне, он снова ловил ее в каких-то бесконечных глухих коридорах и сырых аллеях и, едва догонял, едва он касался ее легкого тела, как оно ускользало, упархивало, исчезало в лабиринтах, оставляя в его ладонях зуд неутоленного прикосновения, и он снова гнал, звал, настигал и уже протягивал руки, уже ухватывался за край одежды, уже ткань ползла, обнажая просветы матовой кожи, уже трещала, разрываясь, и треск ее казался оглушительным, протяжным, резким, как телефонный звонок…

Разумеется, это звонил телефон. Опять, как всегда, телефон.

— Я вас не разбудил?

«Разбудил, конечно. Который час? Бог мой, почти полдень! Ну и поспал! А хотел ведь с утра по библиотекам…»

— Нет, конечно, — сказал Максим фальшиво-бодрым голосом, — не разбудили.

— Могу я приехать? Вы никуда не уходите?

— Пока нет. Приезжайте, Реми.

Максим положил трубку и кинулся приводить себя в рабочий вид. Наскоро ополоснулся холодным душем, похлопал себя по заспанным щекам, влез в джинсы и занялся приготовлением чая.

Реми появился хмурый, молчаливый и мокрый от дождя.

— Что, — участливо спросил Максим, — дело не идет?

— Это еще слабо сказано. Ничего даже не намечается. Куда ни повернись — тупик. Тела нет, орудия преступления нет, места преступления нет, алиби ни у кого нет — можно подозревать всех и никого…

— Вы не оставляете даже надежды, что дядя жив?

— Сожалею.

— Но почему? Версия похищения не укладывается, конечно, в обычную логику… Но ведь можно допустить, что тут есть какая-то иная, неизвестная нам пока логика!

— Допустить можно все, что угодно… — проворчал Реми. — Но допущениями сыт не будешь… Вы уже завтракали?

— Нет, — усмехнулся Максим. — Составите мне компанию?

— Что тут у вас?

— Чай.

— Наливайте, — махнул безнадежно рукой Реми. — Надеюсь, горячий? Эта дерьмовая погода…

Он уселся, уже привычно, за маленький столик на кухне.

— Может, куртку снимете? — улыбнулся Максим.

— Хорошая мысль.

Реми повесил мокрую куртку в прихожей, расправил ее на вешалке и вернулся к Максиму, который, не задавая лишних вопросов, сварил сосиски для себя и для детектива.