хватало духу. И вот он сидел, как школьник, отвечая на вопросы, отводя глаза, чтобы не видеть изгиба шеи и мерцания глаз, чтобы не смотреть как зачарованный на розовый уголок свежего рта и на золотистую тень в ямочке на щеке…

Он злился на себя, но он себя понимал. Соню же — нет, не понимал. Чего она хочет? И вправду решила отдать долг родственной вежливости? Или — это попытка сократить дистанцию между ними, которую Максим намеренно удерживал?

Заметила ли она, как он мучается от этого пребывания наедине? Заметила ли, как каменеет его шея, когда она касается его, вроде бы нечаянно? И если заметила, то зачем она его провоцирует?

Соня смотрела на него, ожидая ответа. Выручил его телефонный звонок.

Соня извинилась и подошла к телефону.

«Да… Да… Нет, малыш, я сейчас занята… Нет, в другой раз… У меня гости… Да…» — нежно ворковала она в телефон.

Неужели Жерар? Неужели это она с ним так разговаривает? «Малыш», это надо же! Нет, бежать отсюда, бежать!

Соня положила трубку и обернулась к нему.

— Этьен, — сказала она со снисходительной улыбкой. — Хотел было прийти… Но я ему отказала. Он любит сюда приходить…

(Теперь еще и сыночек! Бежать, бежать!) — Книжки у нас в библиотеке просматривает, — продолжала Соня. — Он учится в актерской школе, между прочим. Хороший мальчик, воспитанный, начитанный…

Голос Сони приобрел слащавую интонацию, с которой взрослые говорят об успехах детей. «Что она прикидывается, строит из себя добрую тетю-покровительницу? Кого она хочет заставить поверить, что не догадалась о чувствах этого пацана!» — злился он.

— Я думал, что мальчик к вам ходит, потому что он в тебя влюблен, — сказал Максим с некоторым ехидством. — Но, возможно, он делает успехи в будущей профессии, раз ты этого не заметила, — продолжал поддевать он Соню.

— Заметила, — ответила она просто.

— Ты знаешь, что мальчик в тебя влюблен, и говоришь ему «малыш»? Это жестоко.

Соня равнодушно пожала плечами.

— Это роль, которая ему отведена. Другую он не получит… знаешь, я тоже чуть не стала актрисой. Меня звали в кино сниматься. А я отказалась.

«Или это папаша попросил сыночка позвонить: ушел ли я? Ревнует, Карлсон! Ну, пусть поревнует. Ему полезно». Максим испытывал злорадное удовлетворение.

— Ты не хочешь меня спросить, почему?

— Почему что? — очнулся Максим.

— Почему я не стала актрисой?

Судя по всему, от него ожидался ответ: «Это удивительно, с твоей внешностью, с твоими данными, ты создана для кино, я бы тебя тоже пригласил в свой фильм» — и так далее и тому подобное, короче: Соня напрашивалась на комплименты.

— Правильно сделала, — ответил он.

— То есть?..

— Ты не могла бы быть актрисой. Хорошей, я имею в виду.

— Почему же? Меня Вадим сниматься звал. Даже не раз. И другие режиссеры тоже… Мне все говорят, что я создана для кино! — обиженно произнесла Соня.

Ага, задело. Вот и хорошо. Максим испытывал азарт сродни тому, с которым в детстве дергал девочек за косички. Девочек, которые ему нравились.

— Ты слишком своенравна, — продолжал он небрежно. — Актер должен быть податливым, пластичным — это материал, с которым работает режиссер. А у тебя слишком высокое сопротивление материала.

— Ну и что? Многие режиссеры оставляют актерам право создавать свою роль. Играть так, как они чувствуют. Использовать природу актера, — защищалась Соня.

— Для этого не надо быть актрисой. Достаточно природы.

— Хм…

— Я использую не столько природу, сколько мастерство актера. Искусство аппликации первородных материалов меня не интересует. Мне от актера нужен профессионализм, умение выполнить задачу. Мою задачу.

— Твои методы устарели. — Это было сказано с вызовом, и Максим с легкой иронией заметил, как у Сони аж глаза округлились от желания его задеть. Бог мой, что за детский сад!

Он усмехнулся:

— Может быть. Только «Пальму» в Каннах за режиссуру получил мой фильм, если ты не в курсе.

Соня покраснела от досады.

— У тебя есть актерские наклонности, я понимаю, почему тебя зовут сниматься — сказал он, смягчившись. — Но на самом деле ты не сможешь работать с режиссером. Да тебе и самой это не надо. Не зря же ты отказываешься от предложений…

Соня слушала с легкой настороженной улыбкой на губах, глядя ему прямо в глаза.

— Обычно я говорю, что с меня хватит папиной славы, — возразила она.

— Да… Но ведь это не правда. По крайней мере, это ничего не объясняет.

— А что, по-твоему, объясняет мои отказы?

— Тебе не нужна широкая публика. Может, даже боязно выставлять себя напоказ, выворачивать все уголки своей души, искать в себе потаенные пороки и страсти… — это ведь и есть работа актера. Тебе комфортнее играть свои роли в этом маленьком кругу избранных и постоянных зрителей… Здесь ты ничем не рискуешь: сама ставишь свои маленькие представления, сама исполняешь — никаких творческих противоречий. К тому же публика надежно страхует тебя от провалов: ты уверена в обожании и поклонении…

— Ты имеешь в виду…

— Всех. И Пьера. И Жерара с сыночком. И даже Маргерит. И Мишелей. И всех тех, кого я еще не видел, но которые непременно должны восхищаться тобой, — Других ты не потерпишь.

— У тебя оригинальная точка зрения…

— Я не прав?

— Не знаю… По-твоему, я играю роли в жизни?

— А разве нет?

— Допустим, — со смехом ответила Соня. — И как, хорошо я играю свои «маленькие представления»? Я могу тебя включить в список моих преданных зрителей?

Максим поглядел ей печально в глаза и деланно вздохнул:

— Можешь.

Соня, довольная его ответом, легко поднялась из-за стола:

— Хочешь, я тебе дом покажу?

Максим вскинул ей вслед руку — ухватить, зацепить, поймать? Он и сам не знал (дернуть за косички?) — но она уже упорхнула, и ее голос доносился с лестницы. Скептически посозерцав свой зависший в воздухе жест, Максим последовал за ней.

— Это старинный дом, — комментировала Соня, — построенный в начале прошлого века. Его купили еще родители Пьера. Конечно, тут многое переделано, перестроено, но многое осталось по-прежнему. Эта лестница раньше кончалась на втором этаже, а на третьем были комнаты для детей и для бонны, и у них была своя лестница, выходящая в сад, но ее закрыли, а основную лестницу продлили доверху… Я люблю старину, я люблю все эти потертые ступени и эти тяжелые низкие балки, но пришлось многим пожертвовать для удобств, вместо комнаты бонны мы сделали ванную и туалет, — болтала она, распахивая перед ним двери комнат, куда Максим заглядывал вежливо и равнодушно, больше глядя на Соню и вслушиваясь не столько в смысл слов, сколько в звуки ее голоса.